Шла шаша по соше (сборник)

Дядя Виталий появлялся в нашей квартире без церемоний. Поздно вечером или ночью. (Кажется, я повторяюсь.) От него пахло костром и романтикой трудных дорог. А может, это был запах перегара и табака. Из кухни до меня доносились разговоры. Мама звучала требовательно и громко. Дядя вставлял невнятные междометия. Отец, как всегда, молчал. Я знал, что дяде поставят раскладушку в моей комнате. И он будет долго читать при свете фонарика. А завтра будет спать допоздна. Проснувшись, взлохматит свою голову и спросит:

– Ну, как ты тут? Выживаешь?

– Ничего. По-всякому, – сдерживая улыбку, отвечу я.

Известно, что неустроенность и алкоголь часто ведут к стихосложению. Или наоборот. Я знал, что дядя Виталий пишет стихи. Более того – печатается. Однажды в деревне я исследовал его тумбочку. Нашёл много интересного. Фрагменты велосипеда, радиолампы, патефон в чемоданчике. Связки ключей. Игральные карты с голыми женщинами. Толстая папка. Внутри кипа газет «Сызранская Правда» и «Ульяновский Рабочий». Или «Ульяновская Правда» и «Сызранский Рабочий». В газетах были дядины стихи о пролетариате. Записанные лесенкой под Маяковского. Например:

Бетховенскими
ритмами
сердца
людей
стучат.
Обрушивайтесь
ливнями
мелодии
сонат!

И далее о трудовом энтузиазме. Сомневаюсь, что дядя Виталий любил Бетховена. Ещё меньше я уверен, что знал тогда слово «конъюнктура». Тем не менее я понял, что дядя балдел от вида своей напечатанной фамилии. И ради этого мог сочинять любую ахинею. «Кто бы говорил…» – прогнусавил мой внутренний голос. «Да пошёл ты!» – отмахнулся я. Ещё запомнились такие строки:

Престиж —
не в батниках,
не в туфлях Гуччи.
Ребята в ватниках
пижонов —
лучше!

Ха-ха. Дядя сам был пижоном. Любил нарядиться в фирму, засветить японские часы, угостить друзей американскими сигаретами. Всё это у него быстро кончалось. Мама часто рассказывала такую историю. «Заявляется раз Виталий. Голодный, небритый, с похмелья. И ботинки на нём дырявые. Ладно, пойдём, Виталик, купим тебе ботинки. Пришли в магазин – выбирай. Он сразу показывает – вот эти. Глянули на цену, – мама делает эффектную паузу, – а ботинки-то самые дорогие в магазине!»

Иногда дядя Виталий надолго пропадал. О нём ходили фантастические слухи. Рассказывали, как бригада шабашников во главе с ним отмечала получку в Казани. Они грузят три ящика водки, столько же коньяка и закуски на рейсовый пароходик. Угощают до изнеможения попутчиков, включая команду. Затем берут команду на себя, и полный вперёд – без остановок до Саратова. Кое-кто из пассажиров вначале сопротивлялся. Но затем все расслабились и получили удовольствие. Расставались с объятиями и слезами. Случай имел резонанс, его упоминали в прессе. Дядя угодил под следствие, но в итоге отделался штрафом.

Ещё я слышал, как дядя обаял известную в Тюмени красавицу, ресторанную певицу Алёну. Он подъехал к её дому на четырёх такси. В последнем ехал сам. Первые три медленно везли на бамперах его шапку, дипломат и корзину роз. При этом машины гудели. Алёна застыла у окна. Она в жизни видела много разного. Но чтобы книжно-подростковые мечты вот так сбывались – никогда.

Через много лет я слышал похожую байку. Герой и контекст были другими. Ну и что? Это не доказывает авторства. Да и важно ли оно?

Позднее оказалось, что дядя Виталий никуда не исчезал. Только стал бывать у нас реже, предпочитая зависать у дяди Геннадия. Это пагубно сказалось на здоровье обоих. У нас Виталий имел реальный шанс протрезветь, а с дядей Геной они керосинили неделями. Даже в магазин не спускались. Всё нужное по звонку доставлял шофёр. Генина жена долго терпела, а потом свезла братьев-алкоголиков в рехаб. Там их уговорили зашиться. Дядя Гена расшился через месяц. Дядя Виталий продержался семь лет.

За эти годы он сошёлся с женой. Родил второго сына и немного лучше узнал первого. Для этого вынужден был переехать в город Луцк. Тоня давно перебралась туда вслед за младшей сестрой. Тихо, чисто, хорошее снабжение. Бывая у дяди в гостях, я не заметил в снабжении ничего особенно хорошего. Разве что продавцы демонстративно не говорили по-русски. Почти заграница.

Дядя Виталий устроился наладчиком лифтов. Забыл рестораны, стихи и прочие глупости. Превратился в обычного стареющего работягу. Что-то, однако, его тяготило. Он говорил – местный национализм. Я думаю – ещё и трезвость. Вечерами мы пили чай на кухне. Курили, играли в дурака. Слушали Голос Америки. Несколько раз дядя предлагал:

– Макс, если тебе охота вмазать, тут недалеко рюмочная. За углом, в подвале. Хлопни сотку – и назад.

– Без тебя не пойду.

– Ты же знаешь, мне нельзя.

– Не пей. Постоишь рядом.

– Боюсь. Могу не выдержать.

Алкогольная тема нередко мелькала в его разговорах. Как-то дядя заметил:

– Не всякий алкаш – умный и порядочный человек. Но всякий умный и порядочный человек – алкаш.

– Почему?