Шла шаша по соше (сборник)

– Как знаешь, – он взглянул на часы. – Всё, надо двигать на платформу.

– Проводить тебя?

– Пошли.

Я не знал, что провожаю его навсегда.

Через полгода, весной, звоню маме с почты. Голос у неё странный.

– Мам, что случилось?

– Виталий умер.

– Как умер?! Когда?

– Повесился в деревне. Четыре дня назад. Уже похоронили.

– Как же так?… Почему ты раньше не…

– Не кричи. Мы сами только вчера узнали – без подробностей. Всем занимался Геннадий. Видимо, решил, что так будет лучше.

Несколько раз в жизни мне сообщали подобные известия. И всякий раз происходит одно и то же. На мгновение я убеждаю себя, что этого звонка не было. Да, он мне померещился. Затем понимаю, что звонок был, но там явная ошибка. Похоронили кого-то другого. А дядя ходит где-то неподалёку в модном своём костюме и платиновых часах. В любой момент появится из-за угла и спросит:

– Ну, как ты здесь? Выживаешь?

– Мне не хватает тебя, – боясь проснуться, отвечу я.

Постепенно мы кое-что узнали. Дядина лесопилка оказалась убыточной. Меньше чем за год растущие пошлины, налоги, цены на электричество съели почти все деньги. Платить рабочим стало нечем. A вкалывать за обещания согласились немногие. Затем его кинули партнёры, или не рассчитались клиенты, или ещё что-то. В итоге дядя всех послал и снова запил. На этот раз в компании сельских алкашей.

A что же Вадим? Ведь он жил в этой самой деревне и наверняка знал о бедах отца. Известно, что в деревне все обо всех всё знают. И всё-таки степень этого знания недооценена городскими людьми. Одно время я тоже работал сельским учителем. Шёл поздно вечером домой, часов в одиннадцать. Оступился, набрал полный сапог грязи. Всё это в кромешной тьме. Наутро школьники спрашивают: «Ну как, Максим Леонидович, понравилась наша грязь?» Конечно, Вадим знал. И, скорее всего, умыл руки. А что он мог сделать? Вывести отца из запоя? Одолжить денег из учительской зарплаты?

В августе дядя Виталий явился к брату Геннадию. Выглядел он так, что Серёжа, открывший дверь, его не узнал. Серёжа с папой отвезли беднягу в элитный рехаб. Затем поселили в апартаментах дяди Гены, который тогда был в завязке – лечился от цирроза. Гена к тому времени давно развёлся. Жил один в трёх комнатах под домашним арестом сына. Так что общество излеченного Виталия пришлось ему кстати. Каждый день Серёжа привозил им еду, газеты, видеофильмы. Потом снова запирал на ключ. И вот они целыми днями смотрели кино, читали и беседовали. Позднее Серёжа рассказывал, что дядю Виталия тяготило это затворничество. Какой-то он дёрганый был, неспокойный. Разговаривал с пятого на десятое. Сигареты и чёрный кофе из рук не выпускал. Всё рвался в деревню – кого-то наказать. Серёжа и дядя Гена понимали, что отпускать его нельзя. Но сколько можно держать под замком взрослого мужика? Через месяц дядя Виталий уехал.

После – чёрная дыра. Где он жил, чем занимался? Когда появился в деревне и зачем его понесло к Вадиму? Неясно также его состояние в тот день. Полагаю, дядя был выпивши. Иначе он в дом тестя не пошёл бы. Дальше мне трудно говорить. Короче, сынок его выгнал. И… ударил. Несколько раз. Избил.

Я знаю, что дядя Виталий был совсем не ангел. И стараюсь не делить людей на правых и виноватых. Но когда я представляю, как молодое здоровое существо, бывший каратист, избивает жалкого, пьяного отца… У меня возникают рвотные спазмы. Подлое воображение дописывает картину. Ночь, ливень, человек, падающий в грязь. Его нашли через день в заброшенной избе на краю села. Вот опять – зачем я сказал эту пошлость «на краю села»? Я не знаю, где была изба. Не знаю, да и какая разница? В общем, там оказался магнитофон и четыре кассеты. Предсмертная исповедь дяди Виталия. Где якобы несколько раз повторяется фраза: «В моей смерти прошу винить сына».

Мой папа отказался слушать эти кассеты. И я отказался вслед за ним. Слушали Тоня, дядя Гена и Серёжа. А Вадим – не знаю.

Серёжу я увидел лет через двенадцать. Мы прилетели из эмиграции навестить близких. И брат пригласил нас в своё загородное имение. Машину – зеркальный «Лексус» – вёл сам.

– А где шофёр, охрана? – пошутил я.

– Уволил дармоедов, – ответил брат. – Пристрелят, и хрен с ним. У меня всё на сына записано.

– Э! – сказал я. – Ну-ка, поворачивай домой.

– Не сцы. Бандиты – наши лучшие друзья.

Дорогой ностальгировали по юности, вспоминали родню. Я спросил Серёжу о Вадиме. Дело в том, что Вадим писал мне в Зеландию. Тон письма был дружелюбно-оптимистичным, как будто ничего не случилось. Поколебавшись, я написал сдержанный ответ. Этим, к моему облегчению, переписка закончилась.

Услышав вопрос, Серёжа поморщился.

– Ты меня, наверное, с кем-то путаешь.

– В смысле?

– В смысле, я не помню, кто это.

Он помолчал. Потом заговорил снова.

– Дядя Виталий был хороший человек. Он пил, да… У него были свои тараканы. Но он был хороший, правильный человек. Я его знал и любил, когда этот подонок ещё ходил мимо горшка. А он его убил.

– Ну, это перебор, Серёж.

– Перебор? – брат искоса глянул на меня. – Знаешь, я слышал эти плёнки. Я слышал. А ты… испугался, да?

– Не в этом дело.