Шла шаша по соше (сборник)

Заказали вино, листаем меню. Читаем, как завещано, слева направо. Но и цены мазнул взглядом: $25–35 за блюдо, терпимо. Тётушка (по виду хозяйка, не официантка) принесла вино. Затем кладёт перед нами что-то вроде добавочного меню. Список из нескольких блюд. И говорит, кланяясь:

– Спешл.

И жене повторяет:

– Спешл.

Ну, что такое «спешл», мы как-нибудь знаем. Это скидка. Дешевле, значит, чем обычно. Не успел я вчитаться, хозяйка подсказывает:

– Возьмите лобстера с овощами на пару. Фантастический вкус.

Я не особый поклонник лобстера. Жёсткий бывает, и мясо из панциря не выдерешь. Но уж очень ласково советуют. Тем более спешл.

– Мягкий? – спрашиваю.

– Нежнейший.

– Очищенный?

– Разумеется!

– Окей.

– А вам тоже лобстера?

– Нет, – говорит жена, – мне рыбу.

– Тогда вот – розовая форель. Объедение. Такую вам нигде не подадут.

И откланялась. Вдруг я понял, что даже не глянул на цены. И сразу вспомнил, что цен-то не было. По уму бы окликнуть тётушку, да спросить, недалеко ушла. Но тут уж, знаете, самолюбие. Богатые туристы, млин.

К половине второго бокала несут заказ. Мой лобстер на деревянном подносе в форме ладьи. Действительно очищенный, разложен в анатомическом порядке. Вокруг свита – разноцветные овощи и зелень. А у жены цельная рыбина. Розовая, аж светится изнутри. И к ней набор вилочек, поскольку рыба с костями в большом ассортименте. Но жена с ней легко управилась, оставив на блюде аккуратный скелетик. Когда я спрашиваю, где она научилась этому проворству, жена темнит. Говорит, например, что в прошлой жизни была виконтессой английского двора. А я, значит, был деревенский валенок. Ложку держу строго в правой, ем так и первое, и второе. И сухофрукты из компота. А в левой – батон (шутка).

Лобстер вкусом напоминал курицу. Или крабовые палочки. Белое мясо неясного происхождения, впрочем довольно аппетитное.

Когда я увидел счёт – $325, то на миг поверил, что это галлюцинация. Ошибка, которая сейчас разъяснится. Секунд пять тупо глядел на цифры. Цифры не изменились. Лобстер – $170, рыба – $112 и шардоне – $43. Нашими около трёхсот, полтора дня моей работы. Хотел уточнить, но сочувственное лицо тётушки резко охладило. Так врач смотрит на больного, огласив диагноз. Вот же фраер, млядь! Ладно, за фраерство надо платить. Я молча достал кредитку.

Минуя парочку, вошедшую за нами, я заметил, что оба едят лобстеров. И мне сделалось легче.

Постскриптумы.

1. Недавно я рассказал эту историю знакомому, долго жившему в Сингапуре. Посмеявшись, знакомый объяснил, что Лодочный Причал – всем известное место разводилова туристов, у которых денег больше, чем мозгов.

2. Я глянул в мультитране слово «special». Второе его, ресторанное, значение – фирменное блюдо. Видимо, хозяйка знала оба.

3. Мы вовсе не обиделись на город Сингапур. Более того, когда вернёмся (хорошо бы насовсем), я обязательно приглашу жену в тот самый ресторан. И закажу лобстера и розовую форель. Почему – не спрашивайте. Я всё равно не знаю.

Фрагменты

Говорят, люди не помнят своей жизни от рождения до четырёх лет. Статистическое большинство не помнит. Но есть и меньшинство. Несколько моих знакомых утверждают, что помнят всё – от нуля и даже раньше. Описать только затрудняются. Другие, напротив, легко забывают вчерашний день. Я им порой завидую. Моя двоюродная тётя лет семь так жила – вспоминала исключительно что хотела. Вообще, хорошо бы изобрести машинку, стирающую из памяти всякое дерьмо. А приятные моменты чтоб наоборот – дублировать. Например, тисканье девочек в тёмном подъезде, классе примерно в шестом.

Я помню три фрагмента своего малолетства. Первый: меня на салазках везут в детсад. Зима, мороз, раннее скрипучее утро. Вернее, ночь, светятся редкие окна. Сугробы выше меня ростом. Я замотан в тёплые одежды до неподвижности. Снег неумолимо хрумстит под мамиными валенками. Всякий шаг – приближение к садику, куда ужасно неохота. Там шумные незнакомые дети, угрюмые воспитатели, кислая запеканка. И варёный лук в супе. И ещё от тебя постоянно чего-то хотят.

Следующая картинка. Я сильно заболел: жар и ангина – ура. В горле острый камень, значит, можно не есть. А главное – не идти в садик. И ещё – баба Лера приехала! Бабушка жила в деревне, в трёх часах езды от нас. И когда я болел, вызывалась срочной телеграммой. Я мечтал, чтоб она поселилась у нас насовсем. Но они с мамой не слишком ладили.

Бабушка знала секрет моей кормёжки – гречневая каша с маслом. Всё остальное в меня пихали силком и без успеха. Вижу, как она несёт мне в постель миску тёплой гречневой кашки. Я ем чайной ложечкой, горло саднит. Но как же это вкусно! После – чай с душицей и земляничным листом. А потом баба Лера кладёт мне на голову сухую ладонь и поёт колыбельные – все на один мотив. Особенно мне нравилась «Котя, котенька, коток». Делалось уютно и сонно.