Шлак 5.0

Пулемётчик передёрнул затвор и приник к прицелу. Мы остановились метров за пятьдесят до платформы и линии стрелков. Лица редбулей выглядели встревоженными, что вполне естественно. Перекрыть дорогу загонщикам, да к тому же внешней охране, это не за угол поссать сходить. Но им был нужен я. Два года назад Анклав поднялся против Загона из-за одной-единственной связистки, а у меня на счету не меньше десятка редбулей и, возможно, Голикова. Я так и не узнал, ранили мы её тогда, убили или вообще не задели.

Сурок отстучал донесение в Загон и поднялся. Посмотрел на платформу, на кусты, оценил наши шансы и протянул неуверенно:

— Что я могу сказать… Пятнадцать минут стоим, обтекаем. Если в атаку не попрут, значит, повезло.

— А если попрут?

— Дон, ты вопросы задаёшь. Если попрут, значит, не повезло. Логика.

— Не нравится мне твоя логика. Давай так: если начнётся конкретный наезд, сдавай меня смело. Вряд ли конторщика тебя за это сильно накажут, на крайняк отбрешешься, что спасал личный состав и технику, а вот шанс выжить повысится.

Пулемётчик взглянул на меня искоса. Ситуация его не радовала, наверняка, впервые встал лицом к лицу с противником, и умирать ему совсем не хотелось. Но мои слова вселяли надежду, и он совсем по-детски откровенно улыбнулся.

— Ценю твоё предложение, — Сурок хлопнул меня по плечу. — Даже неожиданно как-то. Но всё-таки поступим, как я сказал. Савраска, — снова окликнул он нашу водительницу, — ложись за сиденье, там тебя не достанут. Ну а мы…

Он не договорил. Из-за платформы вышла женщина в парадной форме, с аксельбантами, в начищенных до блеска сапогах, и уверенно направилась к нам. Я облегчённо выдохнул: Голикова. Жива, стервозина. Это несколько улучшает моё положение. Если меня и убьют, то не сразу и, возможно, быстро.

Я улыбнулся штаб-звеньевой так же искренне, как только что улыбался пулемётчик.

— Танечка, милая, как поживаешь? Вспоминал тебя вот только что. Долго жить будешь.

Лицо Голиковой оставалось непроницаемо-суровым. Чеканя шаг, он подошла к броневику, вскинула руку к виску и звенящим от возбуждения голосом сообщила:

— Как официальный представитель Красного Анклава требую немедленно передать мне гражданина Загона номер двести сорок, сто двадцать семь, сто восемьдесят восемь!

Сурок не ответил, пожирая редбульшу глазами. Осмотрел грудь, талию, ноги, вернулся к лицу. Он тянул время, ждал подмогу. Голикова засопела в нетерпении и добавила:

— Если вы откажетесь, мы будем вынуждены сделать это силой, либо уничтожим его на месте.

Я подмигнул ей:

— Хорошо выглядишь, Танюш. А форма-то какая красивая. Давно выдали?

Голикова намеренно игнорировала меня и смотрела только на Сурка. Думаю, ещё минута — и начнётся стрельба.

— Дружище, — толкнул я Сурка плечом, — ответь что-нибудь. Скажи, нет здесь никого с таким номером.

— Нет? —внешник посмотрел на меня недоверчиво.

— У меня цифры в номере изменились, — Голикова наконец-то взглянула на меня, и я ощерился. — Да, да, в связи с последними событиями пришлось прибегнуть к подлогу и поменять. Так что пускай сначала узнают новый номер, а потом будем разговаривать.

— Дон, — вспыхнула штаб-звеньевая, — заканчивай балаган! Хочешь, чтоб мы всех тут положили? Плевать на твой номер. Плевать на весь Загон! Вылазь добровольно или…

— Осторожно со словами, редбульша, — нахмурился Сурок. — Ты и так уже на яму себе наговорила, дорогу осмелилась службе внешней охраны перекрыть. Обнаглели черти краснопузые. Давно пора вам чистку устроить.

— Ты меня не пугай, загонщик, — не очень-то испугалась его Голикова. — Я знаю, на что иду! Смерти не боюсь ни в каком виде. Надо будет — в тварь трансформируюсь. Но этого, — она скрипнула зубами и кивком указала на меня, — с собой заберу. За все преступления против Анклава, за убийство наших боевых товарищей ответит! Суд состоялся, приговор вынесен — смертная казнь через повешенье!

Её ненависть не выглядела показной, штаб-звеньевая действительно была настроена на смерть, и вышла на броневик под пулемёт не ради бравады. И все, кто за её спиной, и те, кто сейчас бежал от КПП, на ходу выстраиваясь в густую цепь, тоже были настроены на смерть. Сколько же в них жажды самоубийства. Ради какой-то там пресловутой цели готовы погубить всё, что создавали до этого годами.

По щеке пулемётчика прокатилась капелька пота. Он сглотнул, палец на спусковом крючке задрожал. Не хватало ещё, чтобы из-за его слабеньких нервов мы тут мочилово устроили.

— Слышь, браток, — тихо позвал его я, — расслабься. Присядь, отдохни немного.

Он как будто ждал этого, отпрянул от пулемёта как от прокажённого и послушно сел на лавку.

Я поднял над головой руки, чтобы Голикова смогла увидеть наручники на моих запястьях.