Шлак (СИ)

Коптер дёрнулся и резко пошёл на багета. Тот подпрыгнул, ударил клешнёй, норовя сбить вертолётик, но оператор ловко ушёл от удара, сделав в воздухе бочку. Долго, наверное, тренировался. Багет развернулся и следил за ним взглядом, пока тот не исчез за деревьями. Потом вся стая перешла дорогу и скрылась во дворах.

Мы подождали несколько минут. Всё это время Коптич вглядывался туда, куда ушли багеты, словно боялся, что они вернутся. Потом вышел из-за киоска и пошёл, стараясь держаться ближе к деревьям.

— Не забывай следить за тенью, — на ходу заговорил он. — Багет не самый сообразительный среди тварей, но память у него фотографическая, как у медведей, и он этим пользуется: посмотрел, отвернулся, снова посмотрел — и увидел разницу. Но только медведь осторожное животное, он, если что не так, предпочитает уйти. А этот наоборот подойдёт и проверит, почему изменилось.

— Извини, не знал, теперь буду следить. А как называют медвежьих тварей?

— Никак не называют. Нет таких, не выживают при трансформации. Ни медведи, ни кошки. На травоядных пыльца вообще не действует. И на птиц не действует. Только на людей и собак, как простатит.

— У мужчин и собак, — поправил я. — У женщин простатита не бывает.

— Может и не бывает, — кивнул Коптич. — Я не знаю, я не врач.

Возле площади Коптич взобрался на крышу троллейбусной остановки. Я присел внизу на лавочку. На боковой стенке была нацарапана жизнь нескольких поколений горожан: Маша плюс Миша — и прочее в том же духе. Когда-то здесь жили люди, ждали троллейбус и думали, что всё будет хорошо, а теперь жду я, когда спустится Коптич и позволит идти дальше.

Дикарь спустился минут через пятнадцать.

— Чисто. Трое зайцев только что проскакали. Смелые, черти, ничего не боятся, идут не оглядываясь. Ушли направо в горку.

— Наверное, там ещё одна точка. Редактор говорил, что их пять.

— Наверное, — согласился Коптич. — Ладно, заканчивай лавочку давить, нам ещё четыре километра топать.

Глава 10

Здание не было административным, скорее, бывший кинотеатр, но на мраморной плитке перед входом в самом деле белой краской было написано неприличное слово. Широкие окна просторного вестибюля, в котором зрители собирались перед началом сеанса, стояли без стёкол. Их либо разбили, либо вынули и увезли в Загон, так что входить можно не обязательно через дверь. Внутри за баррикадой сидел боец из тех, кто прикрывал съёмочную группу у Северного внешнего поста. Он засёк нас ещё на подходе и взял на прицел.

Неприятно подходить к зданию, находясь под прицелом пулемёта. Мурашки с кулак бегают, причём не по коже, а внутри, и горло пересыхает. У Коптича желваки играли седьмую симфонию Шостаковича. Он сказал, останавливаясь перед вестибюлем:

— Эй, служивый, ты бы целился в кого-нибудь другого. Неподалёку стая багетов голодных бродит, не ровен час выскочат, а ты хернёй занимаешься.

— Что в руках?

— Штакетник.

Коптич поднял штакетину над головой.

— Брось! Назовите номера.

— Тридцать седьмой, тридцать девятый, сэр, — прикладывая левую руку к виску, представил нас я.

Боец сообщил номера в рацию, та хрипнула в ответ, и он кивком указал на дверь в глубине:

— Проходите.

Через оконный проём мы забрались в вестибюль.

— Понял? — кивнул на бойца Коптич. — Они ещё и номера сверяют. Промахнёшься с точкой — и будешь куковать на улице.

За дверью стояли ряды деревянных кресел. Ровными уступами они сходили к эстраде, моя версия насчёт кинотеатра оказалась верной. У входа разместились ещё двое бойцов в общевойсковых штурмовых жилетах с калашами. Оба держались грозно, как будто ожидали тварей, а вошли люди. Коптич подмигнул им, но в ответ никаких эмоций. Хоть бы послали куда-нибудь — серьёзные.

На эстраде техники установили пульт и несколько экранов. Шла съёмка погони в прямом эфире. Закамуфлированный доброволец бежал от язычника. Вокруг кружили два коптера; одна камера старалась удержать искажённое страхом лицо добровольца, вторая снимала погоню сверху. Человек за пультом подгонял операторов, требуя дополнительно два коптера. Они были где-то на подлёте, на соседних экранах мелькали дома и верхушки деревьев.

Доброволец сходу перепрыгнул забор и повернул вправо к деревянным сараям. Подпрыгнул, ухватился за край крыши, пальцы соскользнули и он рухнул на спину. Увидел над собой коптер, выругался. По губам я прочитал каждое слово. Съёмочная группа заржала в голос, а режиссёр, указывая на экран, крикнул кому-то:

— Звук отладьте!

Подлетел третий коптер и сосредоточился на язычнике. Тот успел добраться до забора и попытался пройти сквозь него. Старые доски выдержали. Язычник в бешенстве забарабанил по ним лапами, потом побежал вдоль забора, выискивая слабое место. Бежал он на четвереньках, заглядывая в щели и подёргивая задом. Через десяток метров наткнулся на дыру, протиснул голову, надавил плечами. Заскрипели гвозди, язычник рванул ещё раз, одна доска выгнулась, но выдержала.