Шлейф сандала

- Барон! Представляете? Лапин Григорий Алексеевич! Во! – выпалил мальчишка и я похолодела. Лапин?! Жених Оленьки?!

- Ты не слышал чего ему надо? – я шагнула за куст сирени, чтобы меня не было видно из окна.

- Он что-то Тимофею Яковлевичу о земле толковал, - ответил Прошка. – Мол, заплачу, не обижу… А дядюшка ему, мол, не могу решать, ибо отписано ужо все моей родственнице по закладной!

Ффух… Значит не по мою душу… Но легче от этого не становилось. Как я покажусь ему на глаза?!

- Прохор, помнишь, где коробка с румянами лежит? – шепнула я. – Те, которые мы по негодности убрали?

- Ага! А зачем они вам? Вы и так красивая… - Прошка скривился. – Они же старые, вы сами сказали. Воняют.

- Неси. Не нужно, чтобы барон этот узнал меня, понимаешь? – я не знала, как объяснить ему свое нежелание появляться перед Лапиным в первозданном виде. – Еще муж мой жив был, так он приставать удумал. Еле отбилась. А сейчас увидит, что я овдовела, и снова начнет.

- Да вы что? – парнишка насупился. – Ишь ты… как губищу-то баронскую раскатал… Сейчас все принесу, Еленочка Федоровна! У-у-у-у, гад какой… Бесстыдник!

- И дядюшке шепни! – предупредила я.

- Хорошо!

Он помчался выполнять мое поручение, а я, мелкими перебежками добралась до дома, где меня уже ожидали испуганные слуги. Савелий с Акулиной сидели на кухне и, когда хлопнула дверь, бросились кто куда.

- Да это я! Я! Успокойтесь! – я задвинула засов и сказала. – Никому из дома не высовываться. И ничего не бояться. Акулинка, за мной.

Мы поднялись на второй этаж, и я объяснила ей, что требуется.

- А может, просто сказать ему, что вас не будет сегодня? – Акулинка закусила губу. – Авось уедет, а?

- И завтра снова приедет. Нет, Лапин явился не за мной. Похоже ему земли нужны. Сразу от него отделаться нужно!

Из своей комнаты выглянула Прасковья и сказала:

- Правильно Елена Федоровна говорит, вот только одной краски мало будет. Формы нужны.

- Где ж их взять, формы-то? – всплеснула руками Акулина. – Что Господь дал… Селедку в белорыбицу не превратить…

- Дык пусть в свои шаровары мудреные подложит чего… - предложила Прасковья. – Да и в пазуху можно.

- Принес! – в дверях появился запыхавшийся Прошка. – Нате, Еленочка Федоровна, мажьтесь! Тимофею Яковлевичу сказал, он теперича гостя разговорами да наливкой развлекает!

Итак, пришло время чудесного превращения, от которого зависело мое будущее. Но я не переживала. Десять минут, и меня даже домочадцы не узнают, не то что барон Лапин…

Я натянула шаровары, увеличила себе зад с помощью тряпья, в декольте засунула несколько льняных полотенец, скрученных в тугие валики. Волосы прикрыла чалмой, соорудив ее из легкого шарфа и броши, найденной в шкатулке Минодоры. Напудрив лицо, начернив брови, я нанесла румяна и, посмотрев на себя в зеркало, ужаснулась.

- Матерь Божья…

Из него смотрело нечто отдаленно похожее на меня. Эдакая эфиопская царица с пышным бюстом. Казалось, что голова в тюрбане росла прямо из него. Зад вообще поражал своими размерами, но особенно формой, которая напоминала тот самый пресловутый «бампер». Оказывается, была даже классификация этой части женского тела. Об этом я естественно узнала от Махмуда:сердечко, трактор, африканка, бампер, лопата, блины, творожок…

Гордо неся свой «бампер», я вышла из дома и направилась в парикмахерскую, где меня уже заждался барон Лапин.

Глава 56

Глава 56

- Еленочка Федоровна! Погодите!

Я обернулась и увидела бегущего ко мне Прошку.

- Что случилось?

- Может, надо чего? Так я завсегдась рядом! Ежели что, просто кликните!

Я задумчиво посмотрела на него. Нет, ну а что? Вполне может пригодиться. Так сказать запасной вариант.

- Прохор, спрячешься за шторой и станешь подслушивать. Если я скажу, что у меня трое детей, сразу беги домой, бери Танечку и Машутку. Приведешь их прямо в зал. Понял?

- Чего уж непонятного! – захихикал мальчишка. – Сделаю! Устроим вам детей, Еленочка Федоровна!

Тимофей Яковлевич ответственно выполнял свою миссию. Он что-то рассказывал вальяжно сидевшему в кресле барону, подливал ему наливки, подсовывал соленый огурчик и тоненько нарезанное сальцо.

Лапин угощался, кивал, слушая «соловьиные трели» дядюшки, но его глаза пристально рассматривали окружающую обстановку. При виде его неприятного лица, по спине пробежали мурашки отвращения, но я взяла себя в руки. Сейчас главное – не выдать себя.

При моем появлении мужчины мягко сказать опешили. Особенно дядюшка. Видимо, он сначала не признал в этом колобке свою родственницу, но мой взгляд привел его в чувство. Тимофей Яковлевич наблюдал за мной, приоткрыв рот, а я вдруг заметила на одной из тумбочек пачку его папирос. О, это тоже подойдет!

Выудив из пачки папиросину, я чиркнула спичкой и затянулась. Матерь Божья… Мои легкие чуть не выскочили наружу, но лицо оставалось равнодушно-отстраненным. Если бы хоть кто-то мог знать, чего мне это стоило…

Зато барон смотрел на меня как на богиню, спустившуюся с небес. Его глазки масляно заблестели, лоб вспотел, а губы затряслись. Похоже, его милость поплыл при виде сбивающей с ног красоты, идеал которой я и являла.