Шлейф

„Лишние люди“ могли только прозябать, или гибнуть, или перерождаться в другие общественные типы, т. е. опять гибнуть как течение, как общественный слой. Основная психологическая черта „лишних людей“ — это разлад сознания и воли».

Какой же тут разлад, если я смог собрать «волю и сознание» на решительный отпор!

«Ничего я не хочу, ничего мне не нужно, никого я не люблю», — говорит Астров.

Я свою жену люблю и хочу, она мне нужна.

«Но эта атрофия воли не сопровождается притупленностью сознания; напротив, сознание работает и работает, подчеркивая и клеймя нравственное бессилие и нравственную негодность лишнего человека».

Клеймлю! Да еще как!

«День и ночь болит моя совесть, я чувствую, что глубоко виноват, но в чем собственно моя вина, не понимаю. Я умираю от стыда при мысли, что я, здоровый, сильный человек, обратился… в лишние люди!»

Моя совесть чиста, от стыда я не умираю, а то, что я, «здоровый, сильный человек», не востребован, — дело временное.

Букет

С букетом тюльпанов и выпиской из протокола № 3 заседания партийного комитета газет «Смена» и «Ленинская Искра» от 7 мая 1938 года Федор Петрович прибыл на проспект Красных Командиров.

— Цветы? Просто так? — удивилась Чижуля, подставляя для поцелуя напомаженные губы.

— Новая мода? — в свою очередь удивился Федор Петрович и утер рот носовым платком.

Не так представлял он себе долгожданную встречу.

В этот момент открылась входная дверь, и Таня, увидев отца, запрыгнула к нему на плечи.

— Ить чем Петровича кормить будем? — спросила Иринья с порога и, взяв из Лялиных рук букет, понесла на кухню.

Федор Петрович дал Иринье испачканный носовой платок.

— Простирни и повесь на солнце.

— Быт! Как он несносен! — воскликнула Ляля.

У штатских жизнь кипит. А у него полгода как в колодец провалились. Одни письма, да трехступенчатые партчистки. Для поддержания духа нужна настоящая, не бумажная война. Рутина бойца ослабляет, делает нерасторопным.

— Федя, не куксись! Поиграй с Таней, она так тебя ждала…

Он ушел в детскую, и Ляля облегченно вздохнула. Слишком долго они не виделись, и у нее случилось увлечение. Крошечное. Дорожно-путевое.

Ехала она на встречу с редактором только что образованного в Царском Селе местного органа печати «Большевистское слово», а встретила Илью. Белокурый, с есенинским профилем и курчавой прядью, ниспадающей на чело. Что-то родное. Ехал он на службу в Янтарную комнату, ту самую, которая бесследно исчезла после войны. Знать бы заранее, Ляля не отказалась бы от посещения реликвии. Но им и без Янтарной комнаты было хорошо. И легко настолько, что все неприятности забылись.

Илья подарил ей всего один цветочек — подснежник, но упрятанный в коробку. Коробку же обернул в цветную журнальную обложку и перевязал ленточкой. Федины тюльпаны увянут, а подснежник Ильи будет жить, засушенный, внутри любимого стихотворения:

Дождик мокрыми метлами чистит

Ивняковый помет по лугам.

Плюйся, ветер, охапками листьев, —

Я такой же, как ты, хулиган…

Семья как первичная партийная ячейка — правильное образование для построения нового общества, с этим никто не спорит, но порой хочется чего-то, что Федя не может ей дать. Он исполняет супружеские обязанности. Удовлетворяет, но однообразно. Нет в нем куража, не умеет он хулиганить.

Прощание с Ильей, как и встреча с ним, произошли легко.

К Феде же целиком вернуться сложно. Но нужно.

Аморальное поведение жены — пуля в лоб политруку.

Протокол

Федор Петрович исполнил отцовские обязанности, после чего довольную Таню, снабженную тремя тюльпанами из подарочного букета, Иринья повезла к Канторовичам.

Момент настал.

— За нашу и вашу победу!

Из кармана висящего на вешалке кителя он извлек драгоценный протокол, помахал им перед Чижулиным носом, но в руки не дал.

— Сначала ляжем, а потом ты прочтешь. Вслух и с выражением…

Ляля мылась, Федя ждал. Детородный член был готов к зачатию. Да вышел казус. Из-за всех треволнений забыл он глянуть в график месячных. Ничего, дождемся партийной аттестации.

С закрытыми глазами Чижуля могла быть любой женщиной соответствующей комплекции. Но стоило ей открыть их, и два солнца озарили темную спальню.

В кухонное окно светило нормальное, не электрическое солнце.

Решили читать за нарядным столом. Федя заварил чай, наломал сахар щипчиками, поставил на стол букет так, чтобы его ласкали солнечные лучи. Как же соскучился он по настоящей природе…

Вспомнилось вдруг, как в какой-то уже невзаправдашней жизни ехали они всем классом на поезде, а утром проснулись и увидели, что стоят где-то на запасном пути. Оказалось, с вагоном приключилась беда: загорелся подшипник или что-то стряслось с самим колесом. Вагон отцепили на станции Завидово. Погода стояла превосходная, кругом лес, травы, цветы. И небольшое озеро, поросшее камышами, в нем еще плавали белые звездочки кувшинок. Вагон, созданный человеком, непрочен, а природа, неизвестно кем созданная, прочна.

— Читай, Чижуля!

— «Слушали: Обсуждение решения бюро ВКП(б) части № 6136. Заявление члена партии Петрова и решение партбюро читает т. Дрыжов».

— При мне такого не было.