Шлейф

— Замсекр из укрепленцев, — прогудел Федя, всасывая в себя чай через сахарок.

«Т. Дрыжов: Что было раньше, запрос политуправления ЛВО или ответ партийной организации?

Т. Жигалов: Запрос политуправления ЛВО нами был получен 1 августа 1937 года. Ответ же мы написали 19 сентября 1937 года.

Т. Данилов: По моему мнению, клеветническим ответ на запрос ПУЛВО не является. Ошибалась вся партийная организация, и тов. Жигалов отразил ее мнение.

Т. Жигалов: Несмотря на то, что т. Петров в своем заявлении написал очень много вопросов, я думаю, что члены партийного комитета в состоянии вынести объективное решение и сообщить его райкому ВКП(б).

Постановили: 1) Оставить в силе восстановление Э. Канторович в рядах партии Фрунзенским РК ВКП(б). 2) Секретарь парткома т. Жигалов не подавал заявления, а отвечал на запросы политуправления ЛВО от 1 августа 1937 года запиской от 19 сентября 1937 года, где изложил материалы заседания парткома. 3) Со стороны парткома парторганизации при разборе дела Э. Канторович не было выдвинуто никаких подозрений по отношению ее мужа Ф. Петрова. Оценка т. Жигалова поведения т. Петрова, выразившегося в его разговорах с членами парткома до окончательного разбора дела Канторович, является неправильной, на что и указать т. Жигалову».

— Победа! — захлопала Ляля в ладоши. — Ты настоящий герой!

— Я тут еще дополнил, под резолюцией: «Считаю, что конкретная вина т. Жигалова оказалась смазанной. Мне и раньше было известно, что т. Жигалов отвечал на запрос политуправления, а не по своей инициативе. Но ему следовало бы задуматься над тем, что и как он пишет. Партийный документ имеет прямое отношение к партийной судьбе живого человека. Но я удовлетворен тем, что т. Жигалов понял свою ошибку, и считаю нецелесообразным возвращаться к этому вопросу».

— Прирожденный дипломат! — воскликнула Ляля, но осеклась на последнем слове. Оно все еще связывалось у нее с проклятым двоюродным братом. — Таким слогом хоть в «Правду» пиши!

— Я пишу в «За Родину». В наш внутренний орган печати. Газету из части выносить нельзя.

— Но мне-то показать можешь!

— Не имею права, Чижуля. — Но раз ты меня одобряешь, могу зачитать канву будущего очерка. На предмет зубодробительной критики.

Заголовок: «Продовольственная помощь рабочих и служащих СССР детям Республиканской Испании».

Ввод в тему в сжатом виде: «Фашистские палачи уничтожают города, села, деревни и многовековые культурные ценности, оставляя без крова и пищи детей и стариков. История знает много случаев исключительного варварства, но такого, какое проделывают фашистские каннибалы, еще не знает мир».

Действия СССР: «Всесоюзный Центральный совет профессиональных союзов постановил за счет поступивших сборов в пользу детей Республиканской Испании купить и отправить в Испанию 300000 пудов пшеницы, 100000 банок молочных и мясных консервов, 1000 пудов сливочного масла, 5000 пудов сахара».

— Федя, это полноценный очерк, я бы его украла для «Большевистского Слова»!

— Польщен, да откажу, — улыбнулся Федя, глядя то на Лялю, то на красивый день в окне. — А не нащипать ли нам молодой крапивы на витаминные щи?

Ляля надела новый жакет, долго выбирала головной убор, пока на голове не образовалась не виданная им прежде шляпа, накрасила губы. Вид у нее сделался не столько привлекательным, сколько зазывным. Зачем она его дразнит? Во-первых, его прельщают не наряды, а поднаряды, и нужна ему преданная в своих лучших интимных чувствах, любящая, красивая, умная (это очень важно), скромно, но опрятно одетая жена.

— Боюсь я за нас, — сказала Ляля, взяв мужа под руку.

— Это почему же?

— Из-за войны. Говорят, она обязательно случится.

От души отлегло.

На Безымянном озере не было ни души. Одна природа.

Весенний ветер напустил ряби на воду. Присев на корточки, Федя метал камешки, они касались воды трижды, на четвертый тонули. Точка — тире, точка — тире, точка — тире…

Ляля попробовала: бултых — точка. Нет у нее сноровки.

Поле желтело одуванчиками, по краю росла крапива для щей. Федя рвал ее голыми руками и закидывал в авоську, которую держала в руках Ляля.

— Садись, Чижуля.

Вывернув наизнанку китель, он положил его на одуванчики.

— Мы же их придавим…

— Это сорняки, что им сделается!

Ляля села — неловкостью движений она явно была в Полину Абрамовну, — расправила юбку на коленях, и так они сидели, обнявшись, в покое природы.

— Эх, Чижуля! Нежимся мы с тобой под мирным небом в лучах заходящего солнца… А оно-то закатывается в фашизм!

Ждем аттестации

Из кухни доносится запах жареного тофу. Значит, Арону удалось объехать кордон. Кроме него, никто не мог готовить на ее кухне. Новый вентилятор бесшумно гонял воздух, но стоять у плиты все равно было жарко, и Арон одной рукой поворачивал с боку на бок желтоватые кубики, а другой стирал пот со лба.

— Ну что, зачали они, наконец, Алексея Федоровича?

— Ждем аттестации. Будущее — в руках товарища Дурина.

— И кто же такой Дурин?

— Начальник аттестационной комиссии, полный комиссар 44-го авиационного полка!

— А бывает неполный?