Под хорошее настроение и начитавшись Дидерота, императрица Екатерина велела привести ей поэта. Томила мысль иметь собственного Лафонтена.
Привели Гаврилу Державина.
– Говорят, ты, сударь, зело в версификациях искусен? – милостиво спросила императрица.
Гаврила поклонился.
– Ну, почитай, а мы послушаем.
– Дней бык пег, медленна лет арба, – начал было поэт.
Лицо самодержицы потеряло плезир.
– Мой стих трудом громаду лет прорвет, – стал читать Гаврила другое.
– Их кант нихт ферштеен! И это стихи? – прервала его императрица по-немецки. – Придется тебе, голубчик, ехать обратно в свои Петушки.
Поэт понял: карьера трещит по швам.
– Богоподобная царица киргиз-кайсацкая орда... – начал он, заикаясь.
Самодержица расцвела.
– Вот это другое дело! – сказала она. – Граф Панин, определите его ко двору, да припишите деревеньку душ двести.
"Талантлив, шельмец, – подумал граф, затачивая гусиное перо. – Глядишь, и лучшим, талантливейшим поэтом эпохи станет!"
Великая Французская революция, как всякая революция, была торжеством Разума и Нравственности.
Для начала вожди революции решили противопоставить разум католическому мракобесию. Для этого артистку Терезу Обри нарядили в белую хламиду, надели ей на голову красную шапочку, а в руки дали копье.
Под радостные клики народа Богиню Разума сперва провели под сводами Собора Парижской богоматери, а затем провезли под звуки пушечных салютов в Конвент. Там депутаты, стоя, приветствовали небожительницу.
– Ну, вот, Богиня ушла, теперь примем несколько очередных решений, – сказали депутаты, рассаживаясь по местам. – Главное – как пополнить казну. Разумно отобрать у церкви имущество. Священников, не подчиняющихся этому решению обезглавливать. Соборы? Соборы изъять... Сколько будет новых складов, тюрем, конюшень!
В конвент Богиню Разума привел прокурор Шометт. Теперь именно он кинулся исполнять решение конвента.
– И что это он так старается? – усомнились депутаты. – Конфискует, расстреливает. Ишь, сколько власти набрал. Сегодня он священников, а завтра нас...
Не долго думая, они отправили прокурора на гильотину.
Разум торжествовал.
А вот среди столпов Нравственности особенно выделялся Друг народа Марат. К нему каждый мог прийти и доложить свое дело.
Девицу Шарлоту Корде Друг народа принял голышом, сидя в ванне.
– Что у тебя за дело? – сурово спросил член Конвента.
– Письмо из провинции. Там заговор, – пролепетала девица. Она была не замужем и впервые видела голого мужчину.
– Подойди поближе!
Дрожа всем телом Шарлота приблизилась.
– Что ты боишься, дурочка? Никогда не видела народного трибуна? – ласково спросил Друг народа.
Он хотел было обнять девицу, но вспомнил про заговор.
"Опять аристократы! – подумал он. – Слишком мы либеральны с ними".
В семье Корде уже были расстреляны отец и два сына.
Когда Марат начал мокрыми руками вскрывать письмо, Шарлота выхватила из-за лифа кинжал и вонзила его в спину великого человека.
Девушку тотчас казнили.
Опечатывая квартиру, где было совершено убийство, хозяин дома сказал:
– А ля гер, ком а ля гер! – он был старый солдат и путал обычную, по правилам, войну с революцией.
Кстати, тут удобно сказать несколько слов, как казнили.
Вопрос: кого казнить? – решался в рабочем порядке. Сперва казнили врагов-аристократов, потом – своего брата революционера.
А вот – как?
Выручил скромный доктор из провинции. Мсье Гильотен механизировал топор: лезвие отделил от топорища, привязал к лезвию две веревки, перебросил их через блоки. Рядом он поставил корзину для отрубленных голов.
История бережно сохранила расчет: сколько тонн пороха и тысяч пуль сэкономило это изобретение молодому правительству.
Известна и судьба изобретателя: он пал жертвой собственного остроумия.
Французский генерал Наполеон Бонапарт был отменным воякой. – Вам бы повыше рост, – советовали офицеры штаба, – и вы бы в бою смотрелись великолепно. Кроме того, учтите, полководец должен перед атакой говорить что-нибудь выдающееся. Такое, чтобы вошло в историю.
Во время египетского похода Бонапарт дал бой мамелюкам у селения Гиза. Перед боем, объезжая выстроенные у подножия пирамид полки, он услышал, как пожилой командир роты напутствует своих гренадеров:
– Солдаты, сорок веков смотрят на вас с высоты этих пирамид.
Император понял, что это именно те слова, с которыми он сам должен был обратиться к войску.
– А как у этого командиришки с дисциплиной? – спросил он приближенных.
– Образцовый солдат.
– Не ворует?
– Нет.
– А насчет женского пола?
– В рамках, не более.
– Послать его с ротой в самое пекло. На штурм центрального редута. Под картечь, – распорядился император.
Рота вся до одного человека, вместе с командиром, погибла, а великие слова вошли во все учебники.
Вскоре Наполеон объявил себя императором. Решили и что делать с его ростом: императору заказали высокую треугольную шляпу. Теперь никто не мог сказать, что во главе войсками страны стоит недомерок.
Вообще, оглядываясь назад в исторические дали, с грустью понимаешь, как мало нужно для того, чтобы стать великим.