Рынок Хубуцзе находился на некотором расстоянии от его жилища. Он собирался снять квартиру поблизости, но квартиры в этом районе стоили вдвое дороже. Жизнь в городе была нелёгкой. Нельзя сказать, чтобы у него не возникала мысль вернуться обратно в деревню, но это было невозможно, не мог он просто так вернуться. И это не был вопрос самолюбия, было бы хорошо, если б в своё время он не поступил в университет, тогда бы он женился или устроился на работу — а сейчас… у него на родине не осталось ни одного свободного клочка пахотной земли, даже размером с ладонь, не было достаточно денег, как он мог встать на ноги? Единственное, что оставалось, так это отправиться в город на заработки. Вместо того чтобы возвращаться в деревню, а затем снова ехать в город, не лучше ли было остаться в городе? Увы, он сбился с шага, не попал в темп жизни ни города, ни деревни. Однокашники по средней школе той поры уже стали отцами и матерями, а он всё остаётся холостяком, не хватило смелости поехать домой на Новый год, одно обращение «дядя» обойдётся в сто юаней, да другое обращение «дядюшка» — в двести, он тоже стал дорогим. Зачем он только выбился в люди? Зачем поступил в университет? Человек не может быть талантливым до такой степени!
В конце концов, он был молод, горяч, всего два-три дня, как они расстались с нею, а его тело вышло из повиновения, взбунтовалось. Он хотел её, хотел её тонкую и сильную талию, хотел её всю без остатка, но она — согласна ли, хочет ли его она? Ведь в тот день он напился до поросячьего визга — у него не было ни малейшей уверенности в успехе. Попробую, тогда попробую. В одну руку он взял мобильный телефон, другую положил в карман брюк, сдерживая себя. Она не отвечала. Никто не брал трубку. Наконец из телефона прозвучало:
— Извините, абонент не отвечает.
Он захлопнул крышку телефона, стыд жёг его. Такое дело нельзя повторять раз за разом. Он стоял на улице, смотрел на зимний закат, сердился на себя, испытывая некое невыразимое огорчение и отчасти грусть. Стоял на месте, сжимая в одной руке телефон, а другой сдерживая себя, но в конце концов так и не смог избавиться от плотского вожделения, снова набрал номер и на этот раз дозвонился, что привело его в восторг.
— Кто говорит? — спросила она.
— Это я! — ответил он.
— А кто ты? — поинтересовалась она, её дыхание было слышно очень слабо, голос также казался очень хриплым, как будто доносился откуда-то издалёка. У него упало сердце. Проблема была не в том, что дыхание её было слабым, а в том, что она действительно не узнала его голос. Не похоже на то, что она делает это нарочно.
— Ах, как мы, важные люди, забывчивы, — сказал он намеренно высоким тоном, придав голосу равнодушный оттенок. Как будто ему была безразлична её реакция.
— Это я — однокашник, да и земляк, твой старший брат! — Он сам почувствовал, что в его голосе прозвучали нотки неискренности. В подобной ситуации только таким образом он мог защитить своё слабое самолюбие. Он ни в коем случае не должен был ей звонить.
Телефон молчал. Молчание длилось очень долго. Он оказался в столь щекотливом положении, что ему хотелось выбросить свой телефон, забросить его из Нанкина прямо в его родную деревушку. Нет, он ни в коем случае не должен был ей звонить. Именно в это время произошло нечто неожиданное. После длительной паузы из телефона вдруг донёсся её плач, точнее говоря, она всхлипывала. Она сказала лишь:
— Брат, приходи ко мне.
Он всё время держал мобильник у уха, до того как спустился в подвал, до того момента, когда, толкнув, открыл дверь её квартиры. И в то мгновение, когда их глаза встретились, они по-прежнему всё ещё прижимали к уху телефоны — казалось, что они раскалились. Но лоб у неё всё же был ещё более горячим, чем телефон. У неё был сильный жар, зрачки обоих глаз блестели из-за высокой температуры. Из-за чего она выглядела прекрасной и жалкой.
— Вставай, — сказал он громко, обращаясь к ней, — я отвезу тебя в больницу.
Мгновение назад она ещё плакала, но, когда он пришёл, ей вроде бы стало лучше, на лице её даже появилась улыбка.
— Не надо, — сказала она охрипшим голосом, — это не смертельно.
Он посмотрел на её голову, лежавшую на подушке, — она казалась одинокой, по сравнению с тем разом вокруг глаз обозначились глубокие впадины. Она, наверное, долго терпела, иначе не оказалась бы в такой ситуации. Он вспомнил, как в прошлом месяце также валялся в постели несколько дней, внезапно чувство тоски нахлынуло на него.
— Ты всё время здесь лежала? — спросил он, заранее зная ответ.
— Конечно, не в гостинице «Цзиньлин», — она была ещё в состоянии шутить.
— Пойдём скорее в больницу!
— Не стоит.
— Ну пошли!
— Не умру! — Он наконец начал раздражать её — ну, переспала с ним однажды, да и была слишком одинокой, а тут ни с того ни с сего приняла его за родного, — и она сказала тоном, которым обычно обращаются к близким: — Какой же ты ворчун, просто ужас.
— Всё же не помешало бы сходить.
— Не умру, — сказала она, — ещё день-другой — и всё пройдёт, зачем в больницу ходить? Каждый раз уходит четыре-пять сотен юаней.