Шляпа, полная небес

Тиффани тоже испугалась. Бабушка, которая редко говорила что-либо, не подумав предварительно минут десять, быстрым, неуловимым движением дважды ударила негодяя по лицу. Известие об этом обошло всю округу, весь Мел. И на какое-то время люди немного помягче обращались со своими домашними животными. Даже спустя несколько месяцев после этой истории с торговцем, возчики, гуртовщики и фермеры по всей округе задумывались, прежде чем поднять плеть или палку. А что, если Бабушка Болит смотрит?

Но…

– Откуда вам это известно? – спросила она.

– О, я догадалась. По мне, она была ведьмой, кем бы она сама себя не считала. И я должна признать, хорошей ведьмой.

Тифани преисполнилась наследственной гордостью за бабушку.

– Она помогала людям? – спросила мисс Левел.

Гордости немножко поубавилось. На язык просился немедленный ответ – «да», но тем не менее… Бабушка почти не спускалась со своих холмов, разве что на Страшдество или к началу окота. Ее редко можно было увидеть в деревне, за исключением тех дней, когда опаздывал торговец, привозящий пачки табака Бравый Мореход. Тогда она в спешке и суматохе приходила в деревню, шурша своими черными, засаленными юбками, чтобы занять пригоршню табака у кого-нибудь из стариков.

Но не было человека на Мелу, начиная с самого Барона, кто бы не был чем-нибудь обязан Бабушке. И она делала так, чтобы люди отдавали свой долг перед ней другим. Она всегда знала, кто терпит нужду.

– Она заставляла их помогать друг другу, – сказала Тиффани. – Она заставляла их помогать самим себе.

Последовало молчание, и Тиффани услышала, как на дороге пели птицы. Птиц здесь было много, но она скучала по крикам ястребов.

Мисс Левел вздохнула.

– Не многим из нас такое под силу. Если бы я так могла, нам не пришлось бы сегодня снова идти к мистеру Ткачику.

Тифани подумала про себя: «О, Боже».

Им приходилось ходить к мистеру Ткачику чуть ли не каждый день. Эти визиты приводили Тиффани в содрогание.

Кожа мистера Ткачика была как пергамент – тонкая и желтоватая. Дом, где он жил, пропах старым картофелем, а вокруг рос запущенный сад. Мистер Ткачик всегда сидел в одном и том же старом кресле в крохотной комнатке, выпрямив спину и положив руки на две прогулочные трости, в костюме, лоснившемся от старости, и смотрел на дверь…

– Я должна знать, что он каждый день ест горячее, хоть ему и надо всего ничего, – сказала мисс Левел. – Вдова Тасси, что живет в том конце переулка, стирает для него. Знаешь, ему девяносто один.

У мистера Ткачика были блестящие глаза и он болтал без умолку, пока они прибирались в комнате. Когда Тиффани пришла к нему в первый раз, он назвал ее Мэри. И время от времени он снова обращался к ней так. Еще он с удивительной силой хватал Тиффани за запястье, когда она проходила мимо. Эти руки, внезапно сжимающие, как тисками, были настоящим шоком. Она могла видеть голубые прожилки вен под кожей старика.

– Я никому не стану обузой, – настойчиво твердил он. – Отложил денежки на смерть. Моему Тоби беспокоиться не о чем. Я за себя заплатить смогу! Я хочу приличные похороны, ясно! Чтобы были черные лошади с плюмажами, чтобы была похоронная процессия и пристойные поминки в конце. Я все записал, от и до. Ну ка, проверь мой ящик, хорошо? А то вечно эта ведьма здесь ошивается!

Тиффани с безнадежным видом посмотрела на мисс Левел. Та кивнула и показала на деревянный ящик, засунутый под кресло мистера Ткачика.

Ящик оказался набит монетами, в основном медными, но среди них затесалось и несколько серебряных. Они казались целым состоянием и на какое-то мгновение ей захотелось, чтобы у нее было столько же денег.

– В нем полно денег, мистер Ткачик, – ответила она.

Мистер Ткачик расслабился.

– Ага, вот так. Никому я обузой не буду.

Когда они пришли, мистер Ткачик, храпя, спал с открытым ртом, выставив напоказ свои желто-коричневые зубы. Однако, он немедленно проснулся и, уставившись на них, сказал:

– Мой Тоби приезжает в субботу.

– Вот и отлично, мистер Ткачик, – ответила мисс Левел, взбивая ему подушки. – Мы здесь все приберем и вычистим.

– Повезло ему с работой, знаете, – продолжал мистер Ткачик с гордостью. – Хорошо устроился, работенка непыльная и тяжести поднимать не надо. Говорит, что хочет поглядеть на меня, как я тут поживаю. А я заверил его, я его заверил, что смогу заплатить за себя сам, когда умру – за все, за соль, за землю и два пенса лодочнику впридачу!

Сегодня мисс Левел побрила его. Сам он бриться не мог, потому что руки у него сильно дрожали. (А вчера она подстригла ему ногти на ногах, потому что сам он не дотягивался. Зрелище не для слабонервных, особенно когда один обрезок разбил оконное стекло.)

– Все у меня в ящике под креслом, – сказал он Тиффани, нервно вытирающей остатки пены с его лица. – Проверь для меня, ладно, Мэри?

О, да. Это была ежедневная церемония.

Под креслом стоял ящик и в нем было полно денег. Он каждый раз просил проверить его. И там всегда было одно и то же количество денег.

– Два пенса для лодочника? – спросила Тифани по пути домой.