Шляпка с перьями

Это был странно пленительный вечер. Они не разговаривали, но одно его присутствие действовало на нее расслабляюще и увеличивало удовольствие, получаемое от любимого времяпрепровождения.

– Становится поздно, – сказал он с легкой улыбкой.

Она посмотрела на часы, стоявшие на каминной полке. Они попьют чай, и пора будет ложиться. Меньше чем через час… Она ощутила теперь знакомое напряжение внизу живота и между бедер.

– Прошу прощения, – сказала она, поднимаясь на ноги. – Я позабыла о своих обязанностях.

Но его слова не звучали обвинительно, и ее ответ не прозвучал как извинение.

Иногда она удивлялась, что мешает им быть полностью счастливыми. Она оглядывалась назад на свою жизнь у Бернаби и мысленно содрогалась. Она представляла себе, как живет в одиночестве, свободная и независимая, в Синдон-Парке – она знала, что она даже не попытается задержать ее, если она решит уехать туда, – и чувствовала дрожь во всем теле.

По ее собственному решению их брак стал браком в полном смысле этого слова. Она доказала и себе, и мужу, что способна справиться с обязанностями герцогини. Они много общались. Она знала, что доставляет ему удовольствие в постели. И он ей тоже приносил удовольствие. Прошло слишком мало времени, чтобы определить, успела ли она забеременеть за этот месяц – обычное женское недомогание было у нее как раз перед свадьбой, и она не знала, когда наступит следующее. С другой стороны, он проводил с ней каждую ночь, кроме той, второй. Пожалуй, больше всего ей нравилось – хотя это и возвещало об окончании того, что ей так не хотелось заканчивать, – как его горячее семя изливается где-то очень глубоко в ее теле.

И тем не менее обоими к концу первого совместного месяца овладело чувство ожидания – чувство, что решение все еще не принято. Наверное, это было странно. Они были женаты. Все уже было решено. Она была его собственностью, он мог распоряжаться ею по своему желанию. Она принесла клятву послушания и не собиралась нарушать ее. Но она знала, что должна принять решение и что он позволит ей принять его самой, и будет жить так, как она решит.

Наверное, она занимала исключительное положение среди женщин.

Она была замужем, и, тем не менее, она была свободна.

Она не по праву владела этой свободой. Свобода была дана им.

Сначала это сердило ее. Почему женщины не могут быть такими же свободными, как и мужчины? Почему у них нет права на свободу?

Но еще одна мысль овладела ею полностью, начала преследовать ее день и ночь. Она была полностью в его распоряжении. Все силы закона и религии – не говоря о его собственной физической силе – были на его стороне, если бы он решил притязать на нее. Никто – никто – не винил бы его, если бы он принудил ее жить рядом и всю жизнь подчиняться его воле. И все же он дал ей свободу. Он стоял перед опасностью быть подвергнутым всеобщему осуждению и насмешкам – он получил бы и то, и другое в полной мере, если бы позволил ей уйти от него, – и все же он дал ей свободу.

Во время того памятного путешествия в Гэмпшир он относился к ней с презрением, завуалированным вежливостью. Он ничем не отличался от мужчин, с которыми она столкнулась, когда была одета в тот ужасный костюм. Он судил о ней по ее внешнему виду, отвергая все ее слова, отвергая ее самое с уверенным цинизмом. Он собрался использовать ее для собственного удовольствия по ночам во время путешествия, а потом устроить как свою любовницу в каком-нибудь любовном гнездышке.

Унижение, которое она испытала, когда поняла, что ее считали человеком, не заслуживающим быть выслушанным, чтобы к ней отнеслись с уважением, все еще не прошло.

Но все же он помог ей. И он был вежлив. И он не пытался взять ее силой после того, как она сказала всего одно слово – «нет». И, когда он попал в собственную ловушку, он смирился с обстоятельствами со своим обычным благородством, не теряя гордости.

И теперь он все еще давал ей право выбора – право сказать «нет». «Нет» всему, что бы он ни пожелал сделать ей или с ней. «Нет» – тому, чтобы быть его женой иначе, чем только по названию. «Нет» – тому, чтобы жить вместе с ним.

И когда они были в Синдон-Парке, он настоял на том, чтобы в брачном контракте указывалось, что ее наследство принадлежит только ей.

Иногда нежелание простить его казалось ей самой по-детски глупым – и даже не вполне разумным.

Иногда, когда его тело соединялось с ее телом, она с нежностью обнимала его и пыталась убедить себя, что испытывает лишь простое удовольствие, которое получает независимо от того, испытывает ли он те же чувства.

Но она испытывала нежность.

Она не была уверена в том, что может позволить себе относиться к нему с нежностью. Она не была уверена, что будет уважать себя за это. Но одновременно она начала понимать еще кое-что.

Ей было одиноко. Свобода оказалась прочно связана с одиночеством, удивленно подумала она.