Шлома и Ахишар

Так и остался Соломон один, без единственного друга своего, окруженный льстецами и прихлебателями, которые славили его в глаза за мудрость, справедливость и доброту. Да и за глаза никто не осмеливался хоть что-то сказать о Соломоне нелицеприятное — ведь доброхоты тут же донесли бы царю хулу, и хулитель рисковал потерять язык вместе с головой!

* * *

Стояла невообразимая жара, полуденное солнце будто нарочно застряло в зените, не желая склоняться к горизонту. Нестерпимо мучила жажда…

Все возвращается на круги своя… Так было при Царе Давиде, так осталось и при Царе Соломоне, сыне Давидовом…

Соломон задумчиво сидел под навесом в белом тканом хитоне. На мраморной площадке перед ним танцевали четыре юных полунагих красавицы. Они были прекрасны, волнообразные движения их рук и соблазнительные изгибы из талий манили, призывные движения их бёдер могли бы свести с ума кого угодно!..

Но Соломон сидел прикрыв глаза, сквозь его неплотно сомкнутые веки, танцовщицы были едва видны. На душе Соломона было мерзко… И уже давно…

Перед ним чередой проносились сонмы женщин, которых у него было столько, сколько бывает звезд в безлунную южную ночь.

А эта, как ее звали? Ну, последняя наложница моего отца? Сунамитянка… Ах, да — Ависага… И как билось тогда сердце, когда она тайком проскальзывала в мою спальню, стоило лишь заснуть отцу!

А потом эта невзрачная дочь фараона, которая ничего толком делать не умела. Тоже мне мумия египетская!

А потом пошло-поехало… Иную ночь с дюжину красоток ублажали меня одновременно.

Соломон потянулся к чаше, где в прохладной воде лежали сочные призывно красные гранаты. Слуга беспрестанно менял чашу, принося новую с только что налитой ключевою водой. Соломон достал гранат, слегка надрезал его по граням и разломил. Видимо, надрез был слишком глубок: гранат брызнул своей ярко багряной кровью на его белоснежное одеяние.

— Еще одна девственница окропила меня своей кровью! — в сердцах пробурчал Соломон и раздраженно бросил прочь гранат, который подпрыгивая на мраморном полу дворца, прокатился меж танцовщицами, которые замерли на мгновение, потом докатился до края площадки и свалился в песок.

Танцовщицы продолжили свой танец, но Соломон раздраженно прошипел:

— Пошли прочь с глаз моих…

Танцовщицы разбежались, боясь гнева всесильного повелителя. Соломон замер, устремив взгляд вдаль… Раздавалось пение цикад. На песке от легкого дуновения жаркого ветерка поднимались танцующими змейками маленькие смерчики, которые тут же моментально будто растворялись в воздухе. В воздухе пахло чем-то пряным.

Соломон проснулся от легкого прикосновения руки. Из-за спины раздался голос одного из телохранителей:

— О владыка Израиля! Да не прогневайся ты на раба своего, но дело не терпит отлагательств. Стражники около дворца задержали подозрительного человека. Он что-то высматривал, щупал камни стен, будто проверяя их прочность. Его хотели зарезать прямо на месте, но он закричал, что он друг царя. Мы привели его сюда: реши сам, правду ли он говорит. Если он лжец, то мы знаем, как с ним поступить…

Соломон повернулся и увидел человека примерно своих же лет, в пыльной одежде. Человек тот стоял понурив голову и держа связанные руки за спиной.

— Развяжите ему руки!

Когда пришельцу развязали руки, он продолжал стоять склонив голову и потирал затекшие от веревки руки.

— Долгих лет тебе, властитель Израиля…

Голос этот показался Соломону знакомым.

— И тебе здравствовать, коли повезет, хе-хе…

Тут человек тот поднял глаза и безбоязненно, почти жёстко посмотрел, не мигая, в очи Соломона.

— Не может быть!.. Это ты?.. Это ты, Ахишар?

Соломон встал, и подошел к Ахишару, ибо это был именно он.

— Да, это я, властитель Израиля.

— Ну, кончай. кончай! Какой я тебе властитель? Мы же с тобой были почти, как братья.

— Да, Шлома, были… Спасибо, что не поступил со мной, как с единокровным своим братом. — Сказал Ахишар с ухмылкой.

— Ну, кто старое помянет, тому глаз вон!

— А кто забудет…

— Ну ладно, ладно. Ты же знаешь, что Адония был подонок.

Соломон замолчал, а потом обратился к другу:

— Какими судьбами ты здесь? Я уже давно забыл сердиться на тебя… Даже, говоря от души, скучал по тебе. Молодец, что нашелся! Так по делу или как?

— Стар стал, решил придти посмотреть на труды рук своих. Ведь все содеянное мною мне дорого — это, как дети мои. Я подхожу ко всем строениям и постройкам своим и глажу камни рукой. И они — не поверишь! — дарят мне свое тепло.

— А меня ты видеть хотел?

— По правде говоря, хотелось, но я не знал, какой встречи от тебя ждать. А главное, прочел я Книгу Екклезиаста… Я сразу понял, что это твоя рука: ведь никто не владеет в городе этом словом так, как ты. Вот о ней-то я и хотел поговорить с тобой…

— Да, не один ты догадался, кто написал эту книгу. Мне уже все уши прожужжали о том, сколь много в ней мудрости.

— Не особенно доверяй льстецам: у каждого из них своя корысть…

Прочитав Екклезиаст, я понял, что ты, Шлома, сильно переменился, поэтому и рискнул войти в Иерусалим. Но готов ли ты выслушать не похвальбу в свой адрес, а искреннее хотя и ласкающее твои уши мнение друга?