SHlyapka_Igor_Ne_prosto_rasskazy_Litmir_club_886611_original_9e72a

Пена наклонилась к самому краю, словно любопытная соседка на подоконник. Цвет обиженный, как лицо ребёнка, у которого отобрали конфету.

А это? Горячее молоко чересчур горячее. Да ещё с горчинкой. Значит, держал при комнатной температуре меньше минуты.

На боку чашки след высохшей капли. Да он с ума сошёл!

Сахар влажный. Колот крупно. И ложка слева. Нет, ну это невыносимо. Ладно ещё блюдце круглое. А то бы…

— Жан!

Тишина. Всё. Ушёл в себя. Похоже, беда. Я вчера ему битый час толковал, что блондинка обманет. Или не придёт, или опоздает так, что лучше бы вообще не приходила.

— Жан!

Наклоняюсь к самой стойке. Мешает сливки и стучит…

— Жан, черт тебя побери!

Затуманенный взгляд:

— Да. Добрый вечер.

— Какой вечер?! Ты что устроил?

— А что?

— Спрайт вместо кофе варишь, вот что. Не пришла?

Махом вылил сливки в бокал с виски. Поставил кружку. Опустил руки.

— Нет.

— Понятно. Но прекрати издеваться над кофе. Моя племянница такой готовит. Когда пьяна.

— Прости.

— К чёрту прости. Не пришла и не пришла. Не плачь.

— Я не…

Отворачивается.

— Ладно. Мишель!

— Ау?

— Подмени его. Народ распугает с таким настроением.

— Хорошо.

— Идём. Надо поговорить.

— Иду.

Садимся на кухне. Пьём. Лучший бариста в округе, а не может справится с каким-то мимолётным увлечением. Чёрт бы побрал этих женщин. Не блондинки, а дуры круглые.

— Жан, да плюнь!

Кивает. Тонкая натура. Поэтому и лучший. Я хлопаю его по плечу и ухожу. Очень надеясь завтра вернуться и выпить кофе. Без горчинки.

 РИМ 99-ГО  

 из Яшиных дневников  

Таксист — здоровенный дядька, упёршись животом в баранку, неожиданно быстро согласился на предложение. А Яша тут же огорчился, решив, что переплатил. Но в дороге они разговорились, и печаль прошла. Обсудили погоду минувшего лета и виды на предстоящую неделю. Решили, что все будет «окей» и «санни».

Итальянец рассказал о концертах классической музыки в термах Каракаллы. Потом о семи холмах, на которых стоит Рим. На Яшины сомнения в количестве холмов (хроники упоминают двенадцать) мужик так твердо (почти грозно) заявил, что их именно семь и ни разу не больше, что возражений не последовало. Удивляясь его излишней серьезности, Яша предположил, что таксистов отдельно инструктируют по теме «ландшафт» на случай, если турист заартачится или «позволит себе».

Яша прижался попой к согретым полуденным ступеням. Вся улочка — лестница, похожая на волнистый ручеек, что течёт прочь от матушки Veneto . Здесь уютно. Тихо. Прищурился на солнце. Птицы кругом. Сады рядом.

Мимо Яши, который, сжимая в ладонях стакан утреннего латте, устроился за столиком кафе, шествуют итальянцы в костюмах, бешеных галстуках и кожаных туфлях на босу ногу. Они торжественны. В прозрачном воздухе растворяется бархатный колокольный звон. Спелые итальяночки прям на ходу что-то шепчут в телефончики, торопливо постукивая каблучками. Они очаровательны. Прохожим радуется лавочник, нахваливая фрукты, а «Bongiorno!»  звучит в его исполнении по-особому приветливо.

Автомобильные клаксоны заставляют Яшу вздрагивать… После них, как пляжный песок, долго не отстают от кожи мурашки. Хозяйка, высунувшись по пояс из окна, ловко бросает на веревки сырые рубашки, официанты под навесами ресторанчиков Trastevere  весело напевают игривые мелодии, мороженщики открывают разноцветные палатки на склоне Капитолия. Рим оживает…

В тени зелёного сада греют бока оранжевые мандарины и пожилые итальянцы. Последние устроились на скамейках с газетами в руках. Читают. Абсолютно не шевелясь. Можно заключить пари, ни одной очаровательной блондинке в короткой юбке и на высоких каблуках не удастся привлечь их внимание. Эти поднимут глаза только если мимо пробежит Мэрилин Монро. И неодобрительно покачают головами.

Штука в том, что газеты сообщают о погоде и здоровье Папы. Старики не пользуются иными средствами доставки новостей. Чтение в парке — это образ жизни. Точнее, наслаждение ею. А еще возможность побыть одному. Вдалеке. От жены.

Piazza Navona.  В лучах вечернего солнца чайки на легком крыле разносят переливы гитарных мелодий, смешанные с детским криком и увесистым ритмом контрабаса…

Диоклетианова арена бежит потертым травертиновым кольцом вокруг трех фонтанов… Шпиль египетской стелы горит, словно удивленная вершина времен… возникшая из прошлого. Символы четырех рек стыдливо прячут взгляды от архитектурного совершенства Борромини. На картинах горе-художников в центре площади летит и мечется в обжигающе красном образ испанской страсти — Кармен. И скучают постные лица голливудских киногероев.

Голуби нагло топчутся в кудрях Посейдона, на спинах морских чудищ и испуганных лошадей, рвущихся к вечному из-под брызг фонтана.

Пантеон растерянно глядит колоннами чужого фасада на площадь, которая скрыла ступени величественной лестницы, ведущей к его подножию.

Два престарелых итальянца режутся в карты за столиком кафе, и у каждого по очереди на галстук сыплется пепел сигары в тот момент, как партия завершается резким щелчком по столу и возгласом: «Astalavista!»