Шмагия

Я встретил королеву фей,
С ней был ученый котофей,
На пышно убранной софе
Красотка возлежала,

И огнь пылающей любви
Пронзил мне душу – се ля ви! –
Как острие кинжала.

Сказала дева: «Славный бард,
Пусть флиртовал ты с сотней баб,
Пусть воровал и нес в ломбард
Преступную добычу,

Но знает королева фей,
Что крепок в Томаса строфе
Талант, как фаллос бычий!»

Я спел: «Владычица моя!
Пускай ты норовом змея,
Душа чернее воронья,
Слова – порока сети,

Душой ты пара сатане,
Но губ бутон и персей снег
Прекрасней всех на свете!»

В ответ она: «Ты пьянь и дрянь,
Клещами рваная ноздря,
В беспутстве жизнь провел не зря –
Но свеж твой юный гений!

Пусть легких ты искал путей,
Бил вдов, насиловал детей, –
Поэт вне подозрений!»

А я: «Таясь в ночной тиши,
Бегут людские малыши
К тебе – кради их, бей, души,
Растли невинных деток!

Тебя отвергли небеса,
Но тела дивная краса –
Услада для поэта!»

Она: «Ты грязен и речист,
В грехах, как в саже трубочист,
Крадешься, аки тать в ночи,
Течешь гнилой истомой,

Убийца, блудодей и грязь, –
Ты царь словес и ритма князь,
Мой бард, мой добрый Томас!»

А я пою: «Беда и тварь!
Твои уста как киноварь,
Коли, дери, увечь, ударь –
Стерплю от милой крали!

Хотя, конечно, ночь и тьма,
Недодав сердца и ума,
Красотку обокрали!»

Так пели мы наедине,
Вздыхая об ушедшем дне –
Будь он длинней вдвойне, втройне,
Из тысячи моментов

Составлен будь он, день проказ,
Сказали б больше в тыщу раз
Друг другу комплиментов!

Caput VII

«И что б ты ныне ни вещал, вприкуску или натощак, твоим речам всяк верил…»

– Ни пуха ни пера, ваша светлость!

– Джульбарс, фу! Баскервиль, назад! Клянусь пяткой Вечного Странника…

– Это же сударь лейб-малефик! Батюшка, вспомни: я его секирой рубил…

– Сколько зим сколько лет!

Виц-барон не держал зла. Виц-барон пыхтел и ликовал. Оба баронета поддержали батюшку в его восторгах, предчувствуя обильную пьянку на развалинах родового замка. Новый человек, а еще и знакомый, придворный, близкий к королю, а еще и сведущий в Высокой Науке…

В замшелой тоске их бытия это было сродни чуду.

Лошади фыркали, охотники гарцевали, собаки лаяли, двое слуг удерживали гончих на поводках, – Мускулюса же обуревало лихое, отчаянное веселье. Колдун шел ва-банк, напролом, словно лесной стрелок-браконьер Малыш Вилли, удравший прямиком из петли. Для задуманного требовалось много маны, на остатках здесь не вытянуть… В кураже, махнув рукой на девиц и линьку, Андреа снял амбит-контроль. Полностью. Растекайся лужей «ледяной дом» гвардейцев! Начинайся, линька! – малефик и не заметит. Беда? – ничего. Учитель после обругает, может быть, даже превратит в вешалку для шляп, но простит. Он добрый, боевой маг Просперо Кольраун; во всяком случае, в это хотелось верить. А убытки колдун отработает. Верой и правдой.

Как там пел дурачок Янош?

Мы спина к спине у ивы?! Против тысячи – вдвоем?

Против четверых. Не вдвоем – один. Ведьма не в счет. Баба скисла, течет и пахнет. Ну и ладно. Один в поле – воин. Особенно если не в поле, а в чаще. И если этот один – дипломированный колдун, консультант лейб-малефициума. Рассмеявшись, чувствуя свободу от пут, связывавших его все эти дни, Андреа собрал ману в кулак. Широко раскрыл замечательный «вороний баньши», разворачивая дурной взгляд панорамой. Рядом ахнула Мэлис: недооценив ранее своего спутника, она впервые увидела, как работают «столичные штучки» в кризисных ситуациях. Четверо? – пустяки. Хоть дюжина…

– Что вы здесь делаете, мой друг?

– Охочусь, – спокойно ответил колдун. – Видите, какого хрыча завалил?

И широким жестом указал на покойника.