Шмотки

Пятый мужчина прибыл несколько секунд спустя после нас с МТЛ. Вылитый Кевин Костнер. Он явно не принадлежал к клану Ламорлэ, это было очевидно. Несмотря на несомненный шарм, он выглядел достаточно естественно, эдакий органичный способ быть самим собой в необычном окружении. Именно это показалось мне наиболее привлекательным в мужчине, которого мне представили, будто это сам Господь Бог. МТЛ так и сказала: «Знакомьтесь, это Бог». У Бога не было ни имени, ни фамилии. Этот Бог был одет в рубашку цвета хаки с засученными рукавами, а под ней зеленоватая футболка, и изрядно помятые брюки багги, оснащенные бесполезными карманами. Подходящее одеяние для шествия по водам. Я почувствовала, что никто, даже МТЛ, не смог бы заставить его повязать галстук на шею. Этот наряд, должно быть, был униформой, выбранной им раз и навсегда, чтобы упростить себе жизнь. Разрешенная в пятницу свободная одежда, ставшая повседневной. Мужчинам в униформе недоставало воображения, фантазии, я заподозрила в них докучную манию величия. Изо дня в день носить один и тот же костюм – это еще более претенциозно, чем постоянно переодеваться, за этим таится страх, что тебя спутают с кем-то. Впрочем, этот Бог, наверное, был скучным, как дождь, – хоть дождь и не был скучным: благодаря нему придумали плащи макинтоши и накидки с капюшоном, как у Белоснежки, в такую даже я наряжаюсь в хорошую погоду. Бог не носил украшений, в то время как запястья остальных оттягивали манжеты, отягощенные пуговицами в виде карточных мастей, где черви и буби были из рубинов, а пики и трефы из черного агата Золотые мячи для папаши-гольфиста, стремена для пажа, который должен был принять рыцарские доспехи, удила и шпоры, врученные им при крещении, четверка тузов для игрока в бридж; у старшего, самого элегантного, – барочные жемчужины, окружавшие бриллиант-кабошон. Их золотые и платиновые часы были плоскими, как папиросная бумага. Разумеется, Бог со своими водонепроницаемыми часами «Сейко» для ныряльщиков и перламутровыми пуговками на рубашке – из тех, что продают дюжинами в любой лавочке, – несколько выбивался из ряда.

Но, к счастью, все это, похоже, его не слишком занимало.

Он в два счета проглотил свой хлеб. Стоявший позади него метрдотель заметил это и, ухватив серебряным зажимом второй кусок, подсунул его под вышитую льняную салфетку, лежавшую на хрустальной тарелочке. Бог любит хлеб. Нормально.

Он едва не совершил второй промах: усаживаясь, он не выпустил из рук изрядно потертый кожаный портфель – похоже, он не часто с ним расстается, – но, встретив испытующий взгляд МТЛ, осекся.

Я, закованная в свои идиотские шмотки, чувствовала себя не в своей тарелке; МТЛ явно оценила меня невысоко; шикарную хипповую девицу, эксцентричную Бобо, баба, подобную мне, она бы приняла без малейшего смущения, даже напротив. Я же благословляла небеса за то, что в своем желании нравиться не опустилась до такой развязности, как буржуазная силиконовая униформа, лак «Эльнетт» и тонкий слой крем-пудры «Бэби браун» – боевая раскраска, типичная для завсегдатаев суперотелей типа «Релэ», «Ритц» или «Стреза». Я люблю окутывать тело, но не лицо. И все же мой наряд имел некоторые преимущества: я замела следы.

Бог опустошил в один прием бокал предложенного ему «Линч-баж 55». Нормально. Бог любит хлеб и вино.

Бог поглядывал на меня поверх своего бокала. Ненормально. Он видит молодую женщину, одетую от Ива «снизу». В этом еще нет трагедии. Его обманет моя наружность, он примет меня за типичную обывательницу, а не за представительницу богемы, и всего-то. Шмотки для того и служат: ими для того и обзаводятся все, кроме гениев или недоучек, которые попросту читают между строк заданный им текст.

Может, МТЛ нарекла его Бог, потому что он гений?

Я вдруг увидела его обнаженным. Я порой представляю себе людей без одежды. Мускулистые сильные плечи, накрытые легчайшей чашей плоти – нежной паркой, подбитой гусиным пухом. Живот раздувается, как в конце лыжной гонки, когда спортсмен готов рухнуть, отдав все силы без остатка. Поросль на груди такая же темная, как и волосы на голове,– классика, не надо быть ясновидящей, чтобы утверждать, что у брюнетов волоски на груди всегда темные. Сложнее с блондинами, у которых может не быть светлых волосков на груди. Положим, у того снобского брюнета, что сидел напротив меня, они были светлые. С точки зрения волосяного покрова довольно простой случай. Я даже заподозрила, что он подсадил себе волоски на груди, чтобы выглядеть брутально- мужественным на любовном фронте. Я представила, как он разрывает платье и, смяв, бросает его на землю или даже вцепляется партнерше в волосы, безжалостно круша прическу,– неделикатный тип.