Шмотки

Метрдотель протянул мне мою кашемировую накидку, раскрывающуюся, как пончо (практично, когда руки остаются свободными). И я завернулась в нее, чтобы спрятаться, закуталась, чтобы уединиться, чтобы оставить этот день в прошлом. Было слишком поздно. Слишком много людей, слишком много разных тропинок, и я уже не понимала, куда и как идти.

Поцеловав меня, МТЛ сделала странный жест. Так делают дети. Но мне не хотелось рассматривать ее узловатые пальцы, я поглядела лишь на пару невероятных колец на мизинце: две жемчужины – серая и белая, огромные, словно детские погремушки, закрепленные в двух идентичных оправах – округлых обручах, усыпанных мелкими бриллиантами. Кольца отлично выполняли свое предназначение, и мне на миг удалось забыть о ее жестоком недуге.

– Bye-bye, – сказала она, и ее длинные, покрытые красным лаком ногти с очень четко прорисованными лунками дополнили движение пальцев. При виде этого слишком блестящего лака, колец, широких, как браслеты, – знак отступления перед надвигавшейся трагедией – мне захотелось расплакаться. Но я силилась рассмеяться, когда она посылала мне воздушные поцелуи, приговаривая: «baci, baci», а Бог, согнувшись пополам, целовал мне руки.

Если Бог не возненавидел меня нынче, может, для меня еще не все потеряно.

Шоферская куртка

Едва я устроилась на заднем сиденье лимузина МТЛ, как зазвонил мой мобильник: МТЛ нравилось устраивать обед, переходящий в ужин по телефону.

Она заговорила о Боге. Бог мною очарован, заверила она меня.

Разумеется, я изобразила приличествующее случаю удивление; я ничего не заметила. Если он не держал вторую трубку, это был бы второй звонок.

Но МТЛ звонила мне вовсе не за тем, чтобы играть в недомолвки. Ее мучило нечто гораздо более важное. Ее возраст, богатство, общественный статус позволяли ей перескакивать через этапы.

– Дарлинг, поговорим о серьезных вещах. Скажите мне правду: вам в самом деле понравилось то, что было на мне надето?

Меня не удивил этот вопрос.

– В жизни не видела ничего прекраснее.

– Но...

– Почему «но»?

– Потому что я знаю, что существует некое «но».

– Это правда. – И с той свободой словесного выражения, коей я не обладала по отношению к одежде, я сказала ей: – Ваш вкус слишком совершенен. Недоставало какой-нибудь погрешности.

– Сочетание клетки с цветочным рисунком – это ли не вкусовая погрешность?

– Но ведь это не вы ее совершили.

– Что?

– Это был гениальный штрих кутюрье. Но не ваш. В этом ансамбле не было ничего идущего лично от вас, никакой изобретательности, никакой выдумки, не было той спонтанности, кою может внести лишь та, что носит эту модель. С шестьдесят восьмого года родители больше не навязывают своих правил детям, богатые – бедным, верхи – низам... И теперь улица, школьные выходки, третий мир, мое глубинное «я» — все это воздействует на моду.

Вот как я заговорила, точнее, дремавшая во мне предводительница хиппи.

– Дарлинг, может, мне следовало нацепить бабочку или не знаю что, но все же не рюкзак, не тюрбан или шлепанцы!

– Именно! Вы были бы великолепны.

– Вы думаете?

– Уверена в этом.

– Дарлинг, поскольку мы говорим начистоту, я тоже была разочарована Мне известна ваша репутация знатока одежды, как мне говорили, переходящая все границы, с тех пор как вы покинули фирму «Шанель». Объясните мне в таком случае, почему вы появились в Ламорлэ, одетой так... так...

-Так буржуазно?

- Да.

- Мне хотелось понравиться вам.

– Вы меня поражаете!

- Я предпочла не рисковать, и вот теперь у меня все тело чешется от этого наряда, кожа вот-вот покраснеет и вздуется. Это напомнило мне тот приступ в бутике Шанель.

Вы заслуживаете того, чтобы вас раздуло, как жабу. Неужто вы полагаете, что мои взгляды узки, как игольное ушко?

– Мне хотелось подчиниться правилам хорошего тона, хорошего вкуса, светскому политесу, а на самом деле я никогда в жизни еще не была так выряжена – в самом скверном смысле этого слова.

– Именно это я и почувствовала.

– Мода, которую я создаю для себя, исходит из другого – из моих огорчений и радостей, из романов и книг по истории, некогда прочитанных мною. Моя мода рассказывает то, чего не умею поведать я сама. Тем временем шея и живот у меня ужасно чешутся. Как вы считаете, можно ли мне раздеться в вашем автомобиле? Мне следует позаимствовать куртку у вашего шофера и скрыться под ней.

Слишком широкая для меня куртка, по крайней мере, прикрыла трусики, я, должно быть, походила на Принца или Майкла Джексона, – стоило стараться из-за такого пустяка.

Одежда для дома. Обретение личности

Как замечательно – после того как весь вечер ощущаешь себя связанной, замкнутой в рамки навязанной тебе роли – по возвращении домой почувствовать себя свободной. Было бы так естественно, вернувшись из Ламорлэ, вновь обрести себя в закутке трехкомнатной квартиры, где вдоль стен расставлены вешалки, ломящиеся от шмоток. На самом деле все обернулось совсем иначе, и, вспоминая об этом, я и по сей день переживаю ощущение внезапно обретенной свободы и стремление злоупотребить ею.