Шок и трепет

«Если бесплатно, то можно месяцами ждать, когда тебе выпишут паспорт, — говорит он, кашляя и настороженно озираясь вокруг. — Это хорошо, что меня сейчас выгнали. После войны вернусь, еще лучше работу в новом правительстве получу».

Народ потихоньку выезжает в Сирию и Иорданию. Но пока это только единицы. Они говорят, что едут отдыхать или работать. Массового бегства не наблюдается.

Продавцы многочисленных, но ввиду санкций плохо укомплектованных аптек рассказывают, что народ активно скупает впрок самые дешевые лекарства, в основном антибиотики и антисептики. Но опять же особого паломничества в аптеки не наблюдается. В продовольственных магазинах тоже не видно наплыва покупателей. За хозяйственным мылом, как в сцене начала войны в знаменитом «Иване Чонкине», никто не давится. Во-первых, конечно, у народа туго с деньгами. Во-вторых, что очень важно, в Ираке, даже по признанию международных гуманитарных организаций, существует одна из самых эффективных в мире систем распределения продовольствия.

Каждая семья получила в прошлом месяце продпаек: рис, растительное масло, сахар, муку и т. д. — на четыре месяца вперед на случай войны.

На прошлой неделе начался первый месяц мусульманского календаря Муххарам, все готовятся к Ашуре — дню памяти мученика Хусейна, внука пророка Магомета. Тысячи мужчин и одетых в черное женщин с детьми на руках заполняют внутренний двор мечети Имам Эль-Кадум на севере Багдада. Герой Хусейн погиб сотни лет назад вместе со своими верными воинами в неравной битве с превосходящим их в тысячи раз противником.

Мужчины заходят внутрь мечети. Женщины сидят небольшими черными группками на каменной площади вокруг. Может быть, они уже скорбят по будущим безвинным жертвам… Неподвижные черные фигурки с сонными младенцами на руках. Никакой паники. Скорбь.

6 часов утра. Я бегу, нарезая скучные круги, пытаясь не задремать, по безлюдной, прохладной палубе спящего, но не прекращающего своего движения «Титаника». «Титаник» медленно выплывает из черной, как нефть, арабской ночи и устремляется к горизонту, где под холодным утренним солнцем покачивается на зыбучем песке безжалостный айсберг в маскхалате цвета хаки.

«Ах ты палуба — палуба, ты меня раскачай, и печаль мою, палуба, расколи о причал».

Из дневника

17 марта

Сегодня, в понедельник, закрылись школы, институты. Закрылись банки и прочие госучреждения. У всех каникулы и отпуска неопределенной продолжительности. Многие, у кого есть возможность, отправляют своих жен и детей за город, к родственникам в деревню. В Багдаде уже никто не верит, что войну можно остановить.

Кто только ни приезжал в Багдад за последние дни. Из наших: Примаков, Селезнев, Зюганов. И даже Анпилов с Епископом Магаданским. Примаков говорил с Хусейном полчаса. Селезнев — час. Зюганов — три часа. Из достоверных источников известно, что Примаков предложил Хусейну покинуть Ирак под гарантии безопасности. Толку никакого. Хусейн хочет войны. Он знает что-то такое, чего не знаем мы.

Звонят из российского посольства, говорят, что во вторник, в два часа дня, улетает последний самолет на Москву. Всем журналистам настоятельно рекомендовано покинуть Ирак. Наши телевизионщики долго совещаются между собой. Если уезжать, то всем вместе. Долгие переговоры с Москвой по спутниковым телефонам, прямо здесь, на улице, у входа в Мининфо. Вроде бы достигают консенсуса, что надо уезжать. Но в последний момент один из центральных каналов решает оставить свою группу. В результате остаются все.

«Конечно, по-хорошему, надо уезжать, — угрюмо говорит один наш телекорреспондент. — Но наши основные конкуренты остаются. Если я уеду, мне, конечно, слова не скажут, но на карьере можно поставить крест. Все будут помнить, что я уехал, а N. остался. А вообще, это, конечно, полный п-ц. Всем нам п-ц».

С этими проникновенными словами он пошел делать бодрый антиамериканский стэнд-ап на крышу пристройки второго этажа министерства, откуда торчит куча спутниковых тарелок, как из огромной посудомоечной машины.

Ходят упорные слухи, что министерство разбомбят в первый же день. Слухи эти распускают американцы. Значит, это почти правда. Их обо всех рисках предупреждают источники из Пентагона.

В другой нашей телевизионной группе бунт на корабле. Журналист решает остаться, а оператор и звукооператор решают уезжать. Самый страшный индикатор — это то, что Бруно из EBU (Европейская трансляционная компания) сворачивает свои пожитки, антенны и оборудование. Бруно говорит на всех языках мира, он был на всех войнах за последние двадцать лет и знает что делает.

Наступает момент истины. Момент больших решений для многих из нас. Уезжает больше половины журналистского корпуса.

Я пытаюсь подойти к проблеме разумно и не поддаваться панике, но, когда все вокруг тебя бегут, становится не по себе. Разговариваю с Юрой. Сходимся в том, что мы приехали сюда именно на войну. Иначе зачем вообще было ехать. Мы остаемся.