Шок и трепет

Но паники и истерики избежать не удается. Один известный журналист, красавец и герой, не пьет, не курит, утром на зарядку даже в Багдаде бегает, вдруг срывается с катушек, кричит: «Fuck the story!» Мол, вы что, под Рашидом склад с химоружием, ведь недаром на выцветшем рекламном щите по дороге из аэропорта написано, что «AI Rasheed is more than a hotel!» («Эль-Рашид» больше, чем просто отель!) Красавец мужчина нанимает GMC Suburban и мчится в сторону Иордании что есть мочи. За ним следуют толпы других обезумевших от страха искателей адреналина. Цены на поездку до спасительной Иордании, где в отличие от сегодняшнего Ирака есть банкоматы, настоящая кока-кола и будущее, за один предвоенный день подскакивают с двухсот долларов до трех-пяти тысяч.

Те, кто остаются, переезжают назад в «Палестину», обустраиваются в этом свинарнике и завозят в свои номера генераторы, канистры с бензином, в общем делают отель еще более безопасным.

Надвигается ночь. Город не спит, но затихает. Все ждут войны. Это вам не 41-й год, все давно заранее объявили — было время подготовится — никакого вероломства. Все честно. Даже сказали, что будут делать — обрушат на Ирак, в основном на Багдад, 3000 крылатых ракет в первые 48 часов.

Попробуйте тут уснуть. Туман наконец рассеивается. Телик бесконечно крутит ролики про Саддама, перемежаемые песнями про Саддама, исполняемыми местными, застегнутыми на все пуговицы «соловьями партии». Вот Саддам целует детей. Вот он курит кубинскую сигару, вроде ничего такого не говорит, типа «надо тщательней», а куча придворных генералов, потупив взоры, все записывают. Вот Саддам стреляет из ружья. И т. д. Моральный дух крепчает не по часам, а по минутам.

Четверг.

И вот в пять тридцать утра — «долгожданная» сирена. Началось.

Минут через семь послышались сначала далекие, а потом близкие раскаты зенитного огня. И вот первый разрыв. Где-то далеко, на юго-востоке Багдада. Что там взорвано, непонятно. В небе на горизонте ползет облачко дыма. Затем еще два или три — поближе. На этом налет заканчивается.

К вечеру выясняется, что метили в частные резиденции президента и его семьи. Резиденции разрушили, но ни в кого из семьи не попали. Ранили человек двадцать мирных жителей. Еще разрушена распределительная подстанция электростанции Эль-Дора, но перебоев с подачей электроэнергии нет. Все раненые доставлены в больницы.

(С этого места пишу статью во время новой бомбежки, напялив каску, выпив водки для храбрости и загородив спину баррикадой из перевернутой кровати, чтобы не задело битым стеклом. При каждом новом взрыве стекла звенят и словно набухают, вот-вот рассыпятся.)

Самое страшное — это воздушная тревога. Никогда не привыкнешь. И даже сами багдадцы не могут привыкнуть.

«Конечно, боимся, а что делать?» — говорит единственная встретившаяся на улицах Багдада женщина, 62-летняя Захра Хасун, мать шестерых детей, укутанная в черный чадор.

У Захры дом без сада — убежище и колодец выкопать негде. Муж работает, как многие иракцы, водителем. Сейчас работы много. Может, после войны купят дом с садиком.

«Выкопаем там себе колодец и убежище к следующей войне, и нам не придется прятаться под кроватью, как сейчас».

Все магазины закрыты, но все же попадается один открытый — это лавка Азета Саида, безногого инвалида 39-ти лет, который продает нархиллы и ароматизированный табак на маленькой улочке в районе Тахариат: «Война не война, а людям все равно надо расслабляться. А мои ароматные нархиллы помогут им хоть на минуту забыть о страхе».

В его магазине одетый в форму и подпоясанный ремнем с пистолетом на боку партиец выбирает себе вкусный табачок. Он внимательно прислушивается к нашему разговору и рассказывает про своих детей и их страх.

«Утром, как завыла тревога, они прибежали к нам с женой в постель, — говорит отец троих маленьких детей, 41-летний госслужащий Адель. — Мы их укрыли, прижали к себе. Мой трехлетний сын, уткнулся мне лицом в грудь. Чувствую, мокро на груди. Он лежит и тихо плачет, почти беззвучно. Боится. Я его прижал к себе, а сам лежу и думаю: “Вот так вот люди становятся фанатиками”».

Вторую атаку ожидают в 8 вечера. Все приготовились к самому худшему. На улицах, кроме солдат и ополченцев, никого нет. Время от времени деловито проезжают «тойоты»-пикапы или «уазики», с крупнокалиберными пулеметами, установленными на крыше кабины.

Слухи ходят, что будет что-то страшное. Оказалось даже менее страшно, чем утром. Где-то ухнуло за городом, а потом ракета на глазах у всех вошла в Дом правительства и превратила его в одну секунду в сталинградский дом сержанта Павлова.

И все пока. В общем, от Буша ждали зверств, а он взял да чижика съел. Ни шока тебе ни трепета.

Пятница.

С утра сирены не было. Народ потихоньку выползает на улицы. Магазины стали открываться снова. Появились женщины и потащили куда-то детей и авоськи.