Шок от падения

— Тут душно. Мне нетрудно купить тебе «Линкс» или еще что-нибудь, только ты должен внести его в список, потому что…

— О, господи! Я тебя сюда не приглашал.

— А если вдруг к тебе зайдет кто-то из друзей?

— Кто, например?

— Да кто угодно. Джейкоб, например. Дело не в этом. Пожалуйста, прошу, ради меня. Пожалуйста, Мэтт. Даже если тебя самого не интересуют твои отметки, для меня это по-прежнему важно.

В жизни каждого человека существуют вехи. События, которые делают какие-то дни особенными, не похожими на другие.

Вехи начинаются, когда мы еще слишком малы и не знаем об их существовании — это день, когда мы произнесли первое слово и когда сделали первые самостоятельные шаги. Когда первый раз в жизни обошлись ночью без памперса. Когда узнали, что другим людям тоже бывает больно, и когда с наших велосипедов сняли боковые колесики.

Если нам в жизни повезло — а мне повезло, я знаю — нас все время кто-то поддерживает на этом пути. Никто не проплыл за меня бассейн от бортика до бортика, но отец возил меня на плавание, хотя сам так и не научился плавать, и когда мне выдали значок с тигром Тони, в знак того что я теперь могу самостоятельно проплыть пять метров, мама аккуратно пришила его на мои плавки. Я помню множество вех из моего раннего детства: это были и их вехи.

Мама опустила руки, потом сложила их на груди, но в конце концов снова вернула их на прежнее место.

Она нервничала, вот и все.

— Даже если тебя самого не интересуют твои отметки, для меня это по-прежнему важно.

Сначала она проснулась вместе с отцом и отвезла его на работу. В машине они слушали радио. Я не могу знать наверняка, но догадываюсь. Это как раз то, что называется «обоснованное предположение». Передавали местные новости. Корреспондент вел репортаж из какой-то школы, они толком не разобрали из какой. Вполне возможно, что и из моей. Корреспондент сообщал, что средний балл выпускных работ в этом году опять вырос на миллионную долю процента, что мальчики сокращают отставание от девочек, что процент обучающихся на дому вырос, но незначительно, и мама вдруг почувствовала, что в животе у нее все перевернулось. Тут репортер обретает региональный акцент и, обращаясь к группке визжащих девчонок, приглашает одну для непременного интервью. Ну-у, четыре «A» с плюсом, пять «А» и две «B», говорит она, задыхаясь от волнения. Да, и одна «С» по математике, девчонка хихикает. Ненавижу математику.

Выйдя из машины, отец на минутку останавливается.

— Он умный мальчик. Думаю, он неплохо написал.

Мама тихо отвечает:

— Да, я знаю.

Это только догадки, но они «хорошо обоснованы».

Машины едва ползут, с неба сыпется мелкая морось — без дворников уже не обойтись, но они скрипят по стеклу — и мама позволяет себе немного помечтать об идеальном утре.

В это утро, в идеальное утро, она вернется домой и застанет меня уже вставшим с постели. Я буду ждать ее на кухне. Я сделал себе тосты, но не могу проглотить ни кусочка. Я слишком волнуюсь.

— Ты отвезешь меня, мам? Просто… Мне бы хотелось, чтобы ты была там.

— Конечно. — Она улыбается. Она сидит рядом со мной за столом и откусывает изрядный кусок от моего тоста.

— Теперь послушай, — говорит она.

Теперь послушай.

Послушай.

Послушай.

Стоя в пробке, она репетирует.

Ее голос должен звучать безупречно. Нежно и успокаивающе. Никакого занудства. Никаких «считаю до десяти и начинаю снова» с визгливыми интонациями, которые я научился передразнивать, доводя ее до исступления.

— Теперь послушай. Тебе не о чем беспокоиться. Ты много работал и сделал все, что мог. Правда, Мэтт. Это единственное, что имеет значение.

Потом появляются сомнения. Наверное, они были с самого начала, но она только сейчас обратила на них внимание. Как на крупинки дождя на ветровом стекле. Если смотреть вдаль, их сначала не видно, но как только ты их в первый раз замечаешь, от них уже невозможно избавиться. Чтобы это утро было идеальным, нужно, чтобы ему предшествовала целая череда идеальных дней, когда я действительно много работал и делал все, что мог.

А теперь — я догадываюсь, я только догадываюсь — передняя машина давно уехала, и водители, стоящие позади, сигналят без остановки. Мама паникует, и двигатель глохнет.

Добравшись до дома, она уже вся на нервах. Вместо того, чтобы будить меня и везти в школу, ей хочется самой принять желтую таблетку и улечься в постель.

— Я туда не пойду, — повторил я. Пружина матраса задребезжала под челюстью. — Результаты необязательно забирать самому. Так было написано в письме. Если ты за ними не явишься, их пришлют по почте.

— Но… Ведь так нельзя. Пожалуйста. Я тебя отвезу.

— Я не поеду.

У мамы были свои теории на этот счет. Они сгустились в темноте перед моей кроватью.

— Ты нарочно хочешь меня обидеть? — спросила она.

Я перевернулся на другой бок, давая понять, что разговор окончен.

Как она вышла, я уже не слышал.

Приподнявшись над седлом, я крутил педали все быстрее. Налегая на руль. Цель была далеко. Очень далеко, но с каждым оборотом педалей она становилась все ближе и ближе.

Я оторвался от земли и летел высоко в небе, среди стекла, кирпича, бетона.