Шок-шоу

Больничная палата была похожа на обычную палату в больнице, только на её двух грязных давно немытых окнах были решётки. И ещё такие палаты были очень давно: лет восемьдесят, а то и сто назад: толстый слой серой краски на стенах, дощатые полы, голая замызганная лампочка на потолке вместо плафона или люстры. И всё же действие происходило в наши дни. В палате были две койки. На одной из них в серой пижаме сидел с перевязанными головой и рукой мужчина сорока двух лет с серым лицом древнего человека. Он удивительно был похож на нашего далёкого предка неандертальца или кроманьонца. На другой кровати лежал мужчина тридцати пяти лет с узким лицом и светлыми волосами. Его тело было перебинтовано. В районе левого бока расползлось засохшее бурое пятно крови.

– За что так тебя? – спросил кроманьонец.

Странно было то, что он умел говорить.

– За правду.

– Мы все тут страдаем за правду, а конкретнее?

– У меня украли сахар. Я хотел спросить за это с одного фраера, а он оказался беспредельщиком – послал меня. Я заехал ему чайником по голове, а он меня насадил на заточку. Ушлёпок. Вернусь – порешу его.

– Лихой ты. Из блатных?

– Из мужиков.

– Будь осторожней с козлами всякими. Фамилия у тебя какая-то странная: Пеликанов. Ты такой один, наверно, в России.

– Нет четверо нас. Я смотрел где-то статистику. Фамилию моему деду дали в детском доме ещё при Сталине. Он не знал ни мать, ни отца. Воспитатели издевались. Дед мой всю жизнь на заводе пропахал, на нём и умер, а папа уже стал инженером, выбился немножко в люди…

– А ты?

– Преподавал физику и химию в школе.

– Ух ты. Как же тебя угораздило попасть на зону?

– Сглупил я – поверил мерзавцу одному. Увидел в интернете объявление о конкурсе. Нужно было придумать развлекательную передачу. Я и придумал, написал правила и послал их по указанному электронному адресу. Через несколько месяцев мне пришёл ответ: предлагали купить у меня права на передачу за тысячу долларов. Я отказался, потом предложили за две штуки баксов продать моё создание. Я послал их. Потом ко мне приехал какой-то хлыщ из Москвы, сказал, что передачу запустит и не заплатит мне ни рубля, так как он уже оформил все права на передачу на себя. Он посоветовал не лезть на рожон и не сообщать никому, что это я всё придумал. Я послал его и сказал, что буду с ним судиться. На следующий день мне менты подкинули оружие: старый наган и посадили. В сизо ко мне подходил один мент и советовал держать язык за зубами, никому не рассказывать про моё детище. Иначе меня грозились по-тихому ликвидировать.

– И ты не боишься мне про всё это рассказывать?

– Надеюсь, ты не стукач.

– Не стукач. Покурить бы. А что за передача-то?

– «Шок-шоу» её назвали козлы, которые запустили её без моего разрешения на телеке.

– Уроды. Не глядел, не знаю.

– Я мальца видел у ребят, у которых есть мобилы. Ничего получилось. Говорят, весь мир смотрит.

– Обидно такую идею украли и ни копейки не заплатили.

– Да и хрен с ними, с деньгами. Мне обидно, что я тут гнию, а они там наслаждаются жизнью.

– Выйдешь – будешь мстить?

– Выйти бы, а там видно будет.

***

Неделю спустя Василий Гусев тот самый офицер из системы фсин, который обеспечивал изоляцию Константина Пеликанова в местах не столь отдалённых от всего свободного общества Российской Федерации, позвонил по мобильному телефону Песочникову. Песочников ответил только после второго звонка:

– Алло.

– Антон Михайлович.

– Да, в чём дело?

– Я по поводу нашего клиента вас беспокою.

– Какого клиента?

– Мы договаривались не говорить об этом при телефонных разговорах, но как вы можете так говорить? Вы нормально себя чувствуете? Я про Костю Пеликанова.

– И? Что с ним?

– В больничке он ещё. Что дальше будем с ним делать?

Василий услышал на другом конце связи звон бокалов, женские визг и смех.

– Что делать? Пускай лечится.

– А дальше?

– Дальше на твоё усмотрение. И не надо меня беспокоить по всякой ерунде.

– Получается, умножать его на ноль не стоит?

– Нет. Умножь лучше на ноль своё настроение и радуйся жизни, приятель.

Человек, которого Василий принимал за Антона, отключил связь.

«Странно, – подумал фсиновец, – как же изменился голос у Антона, стал каким-то звонким и даже слегка женским. Неужели наркотики? Да уж большие деньги и не таких ломали».

10