Шокирующая архитектура

Журналист Жюль Жанен описывает столицу в 1843 году: «Допотопный город, черный, темный, забрызганный грязью и дышащий на ладан, город мрака и тьмы, беспорядка, насилия, беспросветной нужды, измазанный в крови». Очень ярко и выразительно этот непривлекательный образ опасного и грязного мегаполиса описан в романе Эжена Сю «Парижские тайны», опубликованном в 1837 году. Высокие здания, узкие извилистые улочки – ширина их во французской столице когда-то составляла от одного до пяти метров, – нагромождения построек, постоянно выбрасываемые в реки и на мостовые нечистоты, большая скученность населения. Особенно тревожила антисанитария, царившая в трущобах, она обернулась в 1832 году, когда вспыхнула эпидемия холеры, смертью 20 тысяч парижан. Было очевидным, что положение дел необходимо решительно менять, причем опыт прошлых лет показал, что точечными мерами эффективно ситуацию исправить не удастся, надо применить тотальную реконструкцию, шоковое переустройство всего города.

Но на подобные радикальные меры никто из отцов города ни в годы Июльской монархии, ни в годы Второй республики не решался. Во-первых, это был сложный и очень затратный процесс, и во-вторых, несущий не только плюсы, но и потери, а это вызвало бы жесткий протест населения, что в постоянно фрондирующем Париже XIX века могло послужить сигналом для очередных беспорядков. Ситуация зависла в ожидании героя, достаточно деятельного и даже отчаянного, с серьезным административным и финансовым ресурсом. И он пришел…

Это был человек, безусловно, авантюрного плана, вся жизнь которого состояла из заговоров, переворотов, арестов и высылок из страны. Всю жизнь Луи Наполеон Бонапарт самозабвенно стремился к власти, для этого он выступал в роли то бонапартиста, то республиканца, а то и вовсе социалиста. Наконец, судьба протянула ему руку, и один из его переворотов закончился успехом, он стал сначала президентом, а потом провозгласил себя императором. Когда Наполеон Третий, «маленький племянник великого дяди», как называли его французы, прочно обосновался во главе государства, его кипучая натура занялась поисками грандиозного деяния, которое смогло бы прославить его на века.

И тут его взоры обратились к «зависшей» проблеме реновации Парижа. Надо заметить, что император заинтересовался этим вопросом еще и потому, что он представлял себе результат, к которому надо стремиться. Дело в том, что почти все свои ссылки в 1840-х годах он «отбывал» в Лондоне и прекрасно знал, как современно была устроена столица Британии. Живописные парки и широкие проспекты, регулярная застройка центральных кварталов респектабельными домами, все это необходимо было внедрить и в Париже. А прошедшая в Лондоне в 1851 году с громким успехом Первая Всемирная выставка, ставшая предметом зависти французского монарха, подтолкнула его к действиям. Но как же удалось Лондону «перескочить» из средневекового запустения в буржуазную импозантность? Виной всему был «великий пожар», который еще в XVII веке попросту уничтожил средневековый Лондон, и заново английская столица выстраивалась уже по новым правилам индустриального центра. Во французской столице ситуация была совсем иной, здесь, чтобы достичь лондонского результата, понадобилось бы снести тысячи домов, а это не могло вызвать одобрение жителей.

Максим Лаланн

Бульвар Сен-Жермен: снос 1855. Офорт

Для выполнения такой непростой миссии необходим был решительный и упрямый градоначальник, твердо уверенный в своей правоте. Нашел его ближайший помощник Наполеона, министр внутренних дел императора, Виктор де Персиньи, он был долгие годы идеологом и соратником Луи Бонапарта в его борьбе. Именно он настоятельно советовал императору префекта Жиронды из Бордо Эжена Османа.

Позже в своих мемуарах министр писал: «Месье Осман произвел на меня самое сильное впечатление. Странное дело, но меня привлекали не столько его таланты и выдающийся ум, сколько недостатки его характера. Передо мной был один из самых необычных людей нашего времени: большой, сильный, энергичный и в то же время умный и хитрый, с духом, полным ресурсов. Этот дерзкий человек не боялся показать, кто он такой. Он рассказал мне обо всех своих достижениях за время административной карьеры, ничего не упуская; он мог бы говорить шесть часов без перерыва, поскольку это была его любимая тема – он сам. Если джентльмен самого возвышенного духа, умный, с самым прямым и благородным характером неизбежно потерпел бы неудачу, то этот энергичный атлет… полный дерзости и мастерства, способный противопоставить целесообразности лучшие целесообразности, ловушкам – более хитроумные ловушки, несомненно, преуспел бы. Я рассказал ему о парижских работах и предложил поставить его во главе».