Шоколад с перцем, или От любви бывают дети

К тому времени, как Лиз с отцом и Гэвином вернулись в магазин, у меня не было никакого настроения говорить ни с кем из них. Я сунула Гэвина в машину и, не сказав ни слова, рванула домой. Наверное, я вела себя как большой ребенок, но мне было плевать. Во-первых, я была чертовски зла на них, ведь они все случившееся осмеливались считать забавой. Во-вторых, злилась на себя за то, что не рассказала Картеру все сразу, как его увидела. И в-третьих, я чертовски злилась на то, что была чертовски зла на все на это.

Кого беспокоит, что он отчубучил? Что, наверное, никогда больше не заговорит с нами? Вроде ничем мы себя не обделили. Гэвин понятия не имел, с кем говорил. Как можно потерять то, чего никогда не имел?

Но я-то его имела! В буквальном смысле. И даже считая, что тогда у меня все сикось-накось получилось, я знаю, чего лишилась. За две недели он открыл мне душу, и я узнала о нем куда больше, чем прежде. Например, я в курсе, что он любит свою семью и больше всего хочет когда-нибудь завести собственную. Таких самоотверженных тружеников еще поискать! И он что угодно сделает для тех, кого любит. Всего на какой-то миг мне улыбнулось счастье! Было так славно оказаться тут, в одной с ним комнате. Видеть, как он рад и взволнован, слышать, как он смеется, чувствовать, как его руки обнимают меня, и знать, что я не одинока в своем безумном родительстве.

Черт! Мне было хорошо, и я пропала. Меня ведь и вправду зацепило. Хотелось, чтобы в моей жизни и в жизни Гэвина появился такой мужчина, добрый, нежный и заботливый. Хотелось, чтобы Гэвин знал своего отца и гордился им, и чтобы Картер знал, какого потрясающего человечка он помог сотворить. Хотелось проводить с ним больше времени и еще – чтобы он узнал меня. Не отрывочно, как из телефонных разговоров, когда я умолкала от страха проговориться про Гэвина, и не как пахнущее шоколадом видение, каким я была для него все эти годы, а меня настоящую. Ту, которая отказалась от свои надежд и желаний, чтобы вырастить сына. Ту, которая, ни минуты не раздумывая, пошла бы на все это снова, если б это означало, что в ее жизни будет Гэвин. Ту чуточку безумную молодую женщину, которая спешит с выводами и чудит в вещах самых что ни есть будничных, но которая что угодно отдала бы, лишь бы вернуться в то утро пять лет назад и, свернувшись калачиком, остаться в объятиях парня, от которого сладко пахло корицей и поцелуи которого обжигали сильнее адского пламени.

Весь оставшийся день я вычищала дом сверху донизу. Точный признак того, что я в растрепанных чувствах. Уборку я ненавижу.

Стоя на четвереньках, я выгребала мусор из-под дивана. Обертка от пирога, пластиковая соломинка и малышовый поильник с крышечкой, в котором сгустилось нечто, бывшее когда-то, наверное, молоком.

Иисусе, Гэвин уже больше двух лет как не пользуется поильниками.

– Мама, к нам гости плиедут?

– Нет, мы никого не звали. С чего ты взял? – спросила я, доставая две монетки по пенни и одну в пять центов, а еще четыре обертки от фруктовых лакомств.

– Ты затеяла убойку. Папа говолит.

Вытащив голову из-под дивана и усевшись на полу, я авторитетно заверила:

– Я убираюсь, не только когда гости приходят.

– Нет, только.

– Нет, не только.

– Угу.

– Не только.

– Только-только.

Бо-о-о-же! Я веду спор с четырехлетним отпрыском.

– Гэвин, довольно! – прикрикнула я. – Иди, уберись у себя в комнате.

– Челтовина долбатая, – буркнул он.

– Что ты сейчас сказал? – спросила я строгим голосом.

– Мамочка, я тебя люблю, – с улыбкой ответил он, потом обхватил меня обеими ручонками и сильно сжал.

Как-то уж слишком я податлива.

За день я оставила без внимания три звонка от Лиз и один – от отца. Голосовая почта от Лиз удивления не вызывала:

«Кончай свои глупи. Позвони мне».

«Ну как, не вытащила еще веник из задницы?»

«…ОО, ДА! Покрепче, Джим! А-а… йоо… да…»

Эта сволочь названивала мне, занимаясь сексом с Джимом.

Голосовая почта отца донесла, насколько он озабочен моим благополучием:

«Я у тебя на прошлой неделе свою кепку не оставлял?»

День тянулся дальше, и я уже начинала жалеть Картера. На самом деле: ведь его нокаутировали ни за что. Вот он только-только наклоняется, чтоб меня поцеловать, а через минуту – раз, и уже узнает, что он отец четырехлетнего сына.

Боже милостивый, он почти поцеловал меня.