Шоколадная война

С очередным глубоким вдохом боль вдруг вернулась, маленькая, приглушенная — едва различимый сигнал бедствия. Бип, я здесь. Я боль. Он шел, волоча ноги, шурша палыми листьями, похожими на огромные кукурузные хлопья. Его разбирала странная радость. Он понимал, что противники просто смели его, схватили и швырнули наземь, как тряпку. Но он выдержал и поднялся — сам, без посторонней помощи. «Энд из тебя лучше бы получился». Значит, тренер думает, не поставить ли его защитником? Пусть будет любая позиция, лишь бы взяли в команду. Тревожный сигнал усилился, локализовался — справа, между ребрами. Он вспомнил о матери, как одурманена она была под конец, никого не узнавала — ни Джерри, ни отца. Мимолетный восторг исчез, и он тщетно пытался вернуть его, как пытаешься удержать память об экстазе через миг после мастурбации, но ощущаешь только стыд и вину.

По нутру стала разливаться тошнота — зловещая, теплая, тягучая.

— Эй, — слабо произнес он. Неизвестно кому. Вокруг никого не было.

Он все-таки сумел добраться до школы. К тому времени, когда он раскорячился на полу в туалете, свесив голову над унитазом и чувствуя, как щиплет глаза от запаха дезинфицирующего средства, тошнота улеглась и сигнал бедствия почти заглох. Капельки пота ползли по его лбу, как маленькие мокрые жучки.

И тут, без всякого предупреждения, его вывернуло.

Глава вторая

Оби снедала скука. Хуже чем скука — отвращение. А еще усталость. В последние дни он постоянно чувствовал себя усталым. Спать ложился усталым и просыпался усталым. Он ловил себя на том, что все время зевает. А больше всего он устал от Арчи. От этого сукина сына Арчи, который попеременно внушал Оби то ненависть, то восхищение. К примеру, в эту минуту он ненавидел Арчи особой, жгучей ненавистью, которая была частью его скуки и усталости. С блокнотом в руке и карандашом наготове Оби смотрел на Арчи, охваченный лютой злостью, разъяренный тем, как Арчи сидит себе на трибуне и легкий ветерок шевелит его светлые волосы, и как он доволен собой, черт бы его подрал, — он ведь прекрасно знает, что Оби опоздает на работу, и все равно держит его здесь, тянет, убивает время. Наконец его раздражение выплеснулось наружу, как газировка из бутылки, которую неловко встряхнули.

— Скотина ты все-таки, — сказал он. — Понял?

Арчи повернулся и оделил его благосклонной улыбкой, точно король, раздающий дары.

— Господи Иисусе, — с сердцем сказал Оби.

— Не поминай божье имя всуе, Оби, — насмешливо заметил Арчи. — А то придется потом на исповеди каяться.

— Чья бы корова мычала. Как у тебя только духу хватило сегодня утром причаститься!

— Для этого духа не надо, чувак. Подходишь к перилам и получаешь кусок Тела Христова. Я просто сжевал облатку, которые в Вустере продают по дешевке, на развес.

Оби с негодованием поглядел в сторону.

— И когда ты говоришь «Господи Иисусе», ты ведешь речь о своем лидере. Но когда я говорю «Господи Иисусе», я имею в виду парня, который топтал землю тридцать три года, как любой другой вроде него, однако сумел зажечь воображение толкачей-пиарщиков. Пиарщики — это те, кто делает рекламу, Оби. На случай, если ты не знаешь.

Оби не стал затруднять себя ответом. Какой смысл? Арчи не переспоришь — уж он-то за словом в карман не лезет. Тем более когда начинает корчить из себя этакого крутого малого, знатока жизни. Говорить «чувак», «толкачи», будто он вольная птица, свободный тусовщик, а не просто старшеклассник в маленькой занюханной школе вроде Тринити.

— Ну ладно, Арчи, поздно уже, — сказал Оби, пытаясь воззвать к лучшей стороне натуры Арчи. — Я так с работы вылечу.

— Не скули, Оби. Ты ведь все равно ненавидишь свою работу. И подсознательно хочешь с нее вылететь. Тогда тебе больше не надо будет раскладывать товар по полкам, и выслушивать всякую чушь от покупателей, и работать в субботу до позднего вечера, вместо того чтобы пойти — как оно называется-то, куда ты ходишь? — словом, в твое любимое кафе и пялиться там на девок.

Иногда Арчи нагонял на него жуть. Откуда он узнал, что Оби ненавидит свою тупую работу? Откуда узнал, что тяжелее всего слоняться среди прилавков супермаркета именно субботними вечерами, когда все остальные сидят в кафе?

— Видишь? Я тебе еще одолжение делаю. Хана этим долгим мучительным вечерам, и босс скажет тебе: «Все, Оби, хватит. Ты свободен, детка». И ты наконец почувствуешь себя человеком.

— А деньги я где буду брать? — спросил Оби.