Шоколадная война

  Он раздвинул занавески и осмотрел спальню, щурясь в полумраке. Потом заново застелил постель, содрогнувшись от полуночной прохлады, ворвавшейся в комнату, и вслушался в ночные звуки. Отец храпел в соседней комнате. Машина пролетела по улице. Он любил находиться где-нибудь на мостовой, куда-нибудь идти, неважно куда.

  «Я не буду продавать шоколад».

 Боже.

  Он не собирался что-либо такое предпринимать и был бы рад завершить все это жуткое задание, чтобы снова вернуться в русло нормальной жизни. Каждое утро он боялся зачитывания списка и неизбежности столкновения с взглядом Брата Лайна, очередного «Нет» и последующей реакции Лайна, который, как и любой другой учитель старался относиться к восстанию Джерри, словно как к чему-то не особо важному, демонстративно претендуя в своих чувствах на безразличие, что выглядело нелепо и фальшиво. Это было забавно и страшно в одно и тоже время наблюдать за тем, как Лайн зачитывает список и собирается назвать его имя, и когда, наконец, его имя повисает в воздухе. Тогда вызывающее «Нет»гильотиной срывается на слабую шею надежды… Учитель мог бы что-нибудь предпринять, чтобы все выглядело гладко, и даже было бы незаметно для глаз… Глаза выдавали его. Лицо всегда было под контролем, но в глазах всегда читалась его уязвимость, дающая Джерри промелькнуть в ад, кипящий в этом учителе. Эти мокрые глаза, белые орбиты и разжиженная синева зрачков. В них отражалось все, что происходило в классе и, одновременно с тем, что происходило в душе у Брата Лайна. Затем Джерри изучил секрет блеска его глаз. Он стал наблюдательным, следил за его глазами, стал прочитывать любую, даже самую тонкую перемену в его взгляде. И в какой-то момент Джерри просто уставал от всего. Он уставал наблюдать за учителем, уставал противостоять его воле, что было нереально, потому что у Джерри не было выбора. Жестокость истощала его так же, как и это задание. Он осознал это через несколько дней. Оно было мучительным, даже хотя Арчи Костелло настаивал на том, что это только на время, что все поймут это позже. И он, наконец, дождался конца этого невыносимого задания, и энергия затишья в незримой битве должна была повиснуть между ним и Братом Лайном. Он хотел снова приобрести нормальную жизнь. Ему нужен был футбол и даже заданное на дом, без ежедневной ноши, камнем влекущей его вниз. На него давила изоляция от одноклассников, отрезанных секретом, который силился носить внутри себя, и испытывал искушение раз или другой поделиться об этом с Губером. И однажды он почти уже это сделал, когда Губер пытался завязать с ним разговор. Но вместо этого Джерри попросил его не общаться с ним две недели, и носил это в себе, секрет ото всех и каждого, с чем и жил. Один раз он столкнулся с Братом Лайном в коридоре во второй половине дня, после футбольной тренировки. В его глазах просто горела ненависть, и это было больше чем ненависть: что-то нездоровое – грязь и мрак. И Джерри словно уходил от разговора, от раскрытия души, и утешал себя: «Когда я возьму шоколад, Брат Лайн поймет, что я всего лишь исполнял задание «Виджилса», после чего все будет гладко и хорошо».

  Тогда зачем он ответил «Нет»этим утром? Он хотел закончить это тяжелое испытание, но это страшное «Нет» выскочило изо рта.

  Он лежал в постели без движения, пытаясь уснуть. Слушая отцовский храп, он подумал о том, как его отец всю свою жизнь только то и делал, что спал. Он спал даже, когда вставал и как лунатик ходил по комнате, и при этом еще что-то делал. «А что обо мне? И что это был за парень на площади Коммон, с которым я разговаривал в тот день. Его подбородок покоился на крыше «Фольксвагена». Он выглядел, как какой-нибудь гротескный Джон-Баптист?

  «Ты многое упускаешь в этом мире…»

  Он повернулся к стенке, освободившись от сомнений и вызывая в сознании образ той девочки, которую как-то видел в центре города. Сиреневый свитер плотно облегал весь рельеф ее красивого тела. Учебники, взятые в охапку, еще сильней подчеркивали форму ее груди. «Если бы только моя рука могла быть теми книгами», - подумал он с тоской. Теперь рука шарила между ног, а его мозг сконцентрировался на образе этой девочки. Он делал это впервые в жизни, и это было нехорошо, неприлично. 

19.