Шоколадная ворона

У меня уже давно не было обоих родителей. В разгар перестройки мама решилась съездить в Эфиопию проведать своих стариков и узнать заодно, на какие условия мы можем рассчитывать, если переедем туда жить. Самым близким для нас человеком в Москве был наш сосед – Алексей Матвеевич Феофанов, одинокий старик. Он много лет проработал переводчиком-полиглотом в каком-то закрытом институте и за несколько лет до моего папы получил маленькую комнату в нашей двухкомнатной коммуналке. В нашей комнате тогда жили бездетный особист с женой. С Алексеем Матвеевичем они практически не разговаривали, и он даже не знал, куда его соседи переехали. Они освободили жилплощадь за три дня до того, как в их бывшей комнате поселились мы. Вся наша непростая жизнь проходила на его глазах. Мы стали частью личной жизни старика, а он стал почти что членом нашей маленькой семьи. Улетая из Москвы, мама попросила Алексея Матвеевича остаться со мной на две недели, пока она вернется. Мне уже исполнилось пять лет, я была здоровым и спокойным ребенком, и мы с соседом друг друга очень любили. Он согласился провести со мной вдвоем все то время, что мама будет находиться в Эфиопии. Согласился... и остался со мной навсегда.

Мама и ее родители исчезли сразу же после ее приезда. Шел предпоследний год правления черных коммунистов. В то время погибли и бесследно исчезли тысячи людей. Узнать о маминой судьбе мне ничего не удалось. В эфиопском посольстве принимали бесчисленные письма, написанные рукой Алексея Матвеевича, но никакой реакции не следовало. Нам не смогли сообщить ни часа, ни дня, когда я стала круглой сиротой. Первый год Алексей Матвеевич еще пытался что-то разведать по каким-то «своим каналам», но тоже бесполезно. А потом Менгисту свергли. «Черный Сталин» позорно сбежал в Зимбабве к своему другу, полубезумному диктатору Мугабе. Эфиопия вроде бы начала приходить в себя, но следов мамы и ее родителей все равно так и не нашли.

Алексей Матвеевич мне заменил отца, мать – всех. Мы с ним окончательно стали семьей, неполной семьей, как принято называть в России таких, как мы. С большим трудом ему удалось оформить надо мной опекунство. А до того, как он смог, по крайней мере, получать за меня отцовскую пенсию, мы жили только на его деньги. Пенсии в начале девяностых были грошовыми! Алексей Матвеевич, как мог, подрабатывал переводами и даже брал учеников – нерадивых, но денежных студентов МГИМО. Потом какой-то фонд, учрежденный, как нам написали, для помощи семьям погибших воинов-афганцев, стал переводить уже вполне приличные деньги. Слава богу, материальные лишения окончились, и я могла позволить себе даже больше, чем большинство сверстников, живших с родителями. Но заслуг Алексея Матвеевича это никак не умаляло.

Я с удовольствием слушала истории старика о его жизни. Рассказчик он был отличный. Свой трудовой путь Алексей Матвеевич начал помощником машиниста паровоза на Северной железной дороге и даже не помышлял об образовании, тем более филологическом. В семнадцать лет он не только не знал ни одного иностранного языка, но и по-русски писал с большим трудом. Однажды во время отстоя на запасных путях железнодорожной станции Данилов они с машинистом оказались на своем паровозе в эпицентре сильной летней грозы. В кабину влетела шаровая молния и с треском взорвалась в полуметре от старика машиниста. Тот на месте скончался от разрыва сердца, а сам Алексей Матвеевич пережил шок и пролежал трое суток без сознания. Очнулся он, обуреваемый неимоверной тягой к знаниям.

Его лингвистические способности оказались необыкновенными, и каждый год дед Леша осваивал по несколько новых языков и наречий. Слава богу, знания его оказались востребованными. Ноне обо всех местах, где ему довелось работать, Алексей Матвеевич имел обыкновение рассказывать.

Я звала его дедом Лешей, и он был для меня всем на свете. Со сверстниками же у меня обычно не клеилось. Девчонки мне были неинтересны, а мальчиков с некоторых пор я была настолько сильнее во всех отношениях, что они меня просто боялись. Это касалось и тех ребят, с которыми я тренировалась у Батыя. Меня вполне устраивало их боязливое уважение. Честно говоря, я вообще не задумывалась о своей внешности. Просто знала, что я слегка другая. И это было для меня как-то естественно.

Все переменилось в один вечер, когда я ехала с тренировки домой в метро. Напротив меня в вагоне сидела группка из нескольких слегка выпивших мальчишек и девчонок на пару лет старше меня. Они весело трепались о чем-то своем, и вдруг один из парней поднял глаза на меня, и в них отобразился... испуг. Он перестал смеяться, толкнул локтем соседа и шепнул ему на ухо:

– Ну и страшила! Неужели и такую кто-нибудь трахать станет?

Шепот получился весьма громким, и вся компания обернулась на меня. Девчонки прыснули – и мне показалось, что вместе с ними мерзенько захихикал весь вагон.