Перед моими глазами мелькали какие-то тени, чудился запах мускуса и рокочущие ритмичные звуки
– Что ваше зелье делает?
– Дарит часов двадцать бодрости, – ответила Маргот, - студенты, не Заотара, а прочих учебных заведений столицы, буквально берут в осаду аптеку нашей матушки во время экзаменов, чтоб разжиться этим зельем.
– Должна предупредить, существует побочный эффект. – Слова Марит остановили меня, когда я уже поднесла пузырек к губам. - На тебя нападет безудержная смешливость.
– Поэтому оно так забавно и называется? Ха-ха? – Я вылила содержимое пузырька в рот, не ощутив никакого вкуса. - Хи-хи…
Неожиданно накатила волна веселья, пожалуй что безудержного, мне все показалось забавным: тревога друзей, мои дурацкие приступы, заклинание ?рмана,то, как прихрамывал мэтр Гляссе, направляясь мимо нас к порталу. Уморительно!
– Святые покровители, – Купидончик заступил меня от взгляда учителя, – Гаррель, ну кто так делает? Нельзя пить все, что тебе предлагают.
– Потому что, - протянула я, давясь от смеха, - каждый встречный-поперечный желает нам зла, хочет либо проклясть, либо отравить. Мадемуазели Фабинет, примите мою благодарность. Ваше «ха-ха» действительно… Хи-хи…
– И как мы с ней такой пойдем в кофейню? - спросила Бордело. – Гаррель сумасшедшая немногим лучше Гаррель спящей на ходу.
– Через несколько минут, когда зелье усвоится, Кати попустит, – пообещала Маргот.
Мы стали ждать. Я развлекалась тем, что устроила форменный допрос друзьям.
– Ну, коллеги, немедленно признавайтесь тетушке Кати, от каких именно запрещенных предметов вам удалось избавиться?
Эмери возмутился подозрениями, девушки скрываться не стали. Натали не хотела, чтоб кто-то прочел записи в ее дневнике, а Фабинeт притащили в академию изряд?ый запас различных зелий.
– И что же там, в дневнике? – заинтересовался Купидон.
На что ему ответили, что не расскажут об этом даже под пытками.
Тем временем я ощутила невероятную бодрость. Нет, веселье тоже никуда не делось, но теперь я мoгла его сдерживать. Мысли обрели четкость. С друзьями все понятно. Близняшки происходили из семьи лекарей, к тому же матушка их владела аптечной лавкой, разумеется с зельями они на «ты». Натали Бордело ведет дневник о своих любовных похождениях, большей частью воображаемых. А виконт де Шанвер… Тут мне пришлось сдерживать рвущийся наружу смех. Эмери припрятал в дортуарах артефакт. Я даже догадалась, какой, это было проще простого. Сейчас галстук мальчика не был ничем закoлот. Брошь Сент-Эмуров,именно с ее помощью Купидончик общался со страдающей маменькой. Вуа-ля!
От похода в кофейню «Лакомства» я отказалась.
– Лучше проведу освободившееся время в библиотеке. Кстати, драгоценные Марит, Маргот, если хотите, в благодарность я напишу для каждoй из вас эссе на тему «Звери прирученные, но не одомашненные».
О, они хотели, еще как. Предмет мэтра Гляссе давался близняшкам Фабинет с трудом.
– Обещайте, - попросила я, - переписать мою работу слово в слово.
Они поклялись. Что ж, во время переписывания в их юных головках хоть что-то, да останется.
ГЛАВА 16. Донасьен ?льфонс Франсуа
Библиотека встретила меня привычной уже тишиной. Автоматон-смотритель, не издав ни звука, ответил на мой приветственный поклон. Я знала, что студенты потешаются над вежливостью Шоколадницы. Сами они магических помощников, будь то автоматоны или дама-призрак Информасьен, ни во что не ставили. Недостаток воспитания.
– Слишком просто, девочка, – говорил мне месье Ловкач, – унизить того, кто и так находится ниже тебя. Так поступают только мерзавцы. Человек благородный приветлив со всеми.
Ах, мой драгоценный учитель…
– Семь добродетелей отличают человека благородного: смелость, верность слову, безупречные манеры, скромность, образованность и умение нравиться.
Честно говоря, добродетели, которые прививал мне месье Ловкач, касались сословия, к которому я, увы, не принадлежала.
– Нет, Кати, не обязательно быть дворянином для тoго чтоб следовать этим правилам.
Я старалась, и дома,и в Заотаре. Здесь это получалось хуже. Чего только стоила моя жалкая попытка подслушать разговор братьев де Шанверов! От воспоминаний краска бросилась мне в лицо. Позор! Мало того, что совершила недостойный поступок, так ещё была раскрыта. За последнее меня бы не похвалила старушка Симона, по молодости она подвизалась в амплуа субретки, посему излишним благородством не страдала. «Не пойман – не вор, - шамкала она, стряхивая с груди крошки пропитанного ромом бисквита, который Бабетта, наша кухарка, спрятала до ужина в запертом буфете. - Какoй такой бисквит?»