Шоколадница в академии магии (СИ)

Об этом я знала прекрасно, во-первых, месье, тот же самый, или другой – служители были похожи друг на друга как капельки воды, меня об этом предупреждал раз десять, а во-вторых,то же самое было нацарапано на полях «Наиполнейшего справочника проклятий», не пером даже, а как-будто кончиком иглы: «см. «Шалости сорбиров» из секретного архива». «См.» – это сокращенное «смотри». Хорошо, что я заметила повреждение бумаги и посмотрела страничку на просвет. Особо ни на что не надеясь, вписала название в карточку заказа, отправила пневмопочтой… Какое счастье, что Арман де Шанвер дал Купидончику пропуск. Потому что через некоторое время труба ожила, выплюнув записку: «Подтвердите допуск, приложив пластину к отметке». Я же поначалу собиралась воспользоваться личным жетоном, но вовремя сообразила, какую именно пластину от меня хотят – не металлическую, деревянную. В следующем послании меня попросили указать точное время, когда я желаю получить заказ. Так как вчера беспорядков в академии и отмены занятий ничего ?е предвещало, я написала: восемь часов вечера.

Автоматон ещё раз проверил мой пропуск, отпер ларец ключом, сообщил, что у меня ровно один час и, наконец, удалился. Трепеща от предвкушения, я извлeкла «Шалости сорбиров», оказавшиеся книжечкой небольшой и крайне потрепанной. На обложке, кроме названия, стояло также имя автора: Донасьен ?льфонс Франсуа де Дас. Вот это стало для меня неожиданностью.

Итак… Благоговейно раскрыв творение покойно-почетнoго ректора я погрузилась в чтение. Страница, другая, третья… Что за…? Скрючившись в три погибели, я пыталась сдержать смех. Это не справочник, и даже не учебник, всего лишь романчик фривольного содержания. Семеро молодых людей оказываются отрезанными от мира в некоем замке и, чтоб как-то скоротать время, рассказывают друг другу истории из своей жизни. Любовной жизни, наверняка, большей частью, воображаемой. Почти, как моя подруга Бордело. Уморительно! Да, они сорбиры, но как мне это поможет? И почему кто-то сослался на «Шалости» рядом с абзацем, посвященным наложению мощных проклятий? И почему это хранят в Ларце под замком в секретном архиве? Какая невероятная чушь! «И тогда безупречный Филострато промолвил: «Что же касаемо употребления женских прелестей, господа,то я отдам предпочтение брюнетке перед блондинкой, замужней даме перед девицею и…» Нет, не могу! Употребление женских прелестей! Умора! Я вытерла глаза, из которых брызнули от смеха слезы, и опустила лицо в сложенные на столе руки. Плечи мои подпрыгивали.

– Однако, мадемуазель ?аррель, никогда еще мой талант не оценивался так… странно.

Не голос даже, шелест, заставил меня поднять голову. Из раскрытых передо мной «Шалостей сорбиров» на меня с упреком взирало полупрозрачное лицо крайне носатого господина. Этот нос был мне знаком,именно его я пыталась потрогать на галерее Залы Безупречности, прежде чем провалилась сквозь прикрывающую тайный ход картину.

Нужно было поздороваться, сказать: «Монсиньор, какая невыразимая честь вас видеть», но я безмолвно таращилась, боясь издать хоть звук.

Призрак ?дал. Нет, неприлично. Я потянулась к перу и бумаге, чтоб поприветствовать барона де Даса письменно.

– Даже не думайте, Катарина, - сказал он, нос дернулся из стороны в сторону в жесте отрицания, – да будет вам известно, что все, написанное на магической бумаге, в любой момент может прочесть начальство.

Моя рука замерла, не успев взять писчих принадлежностей.

– Ну же, мадемуазель, вы немая? Немедленно поясните мне, что именно в истории вас так развеселило? Молчите?

Я испуганно съежилась за столом, мимо моего закутка проходил библиотечный служитель. Призрак проследил мой взгляд.

– Ах, поэтому. Можете не бояться, мадемуазель Гаррель, этот ларец, – нос указал на предмет, – будучи открытым, создает вокруг себя сферу тишины. Нашу с вами беседу никто не услышит.

Крайне осторожным шепотом я произнесла заготовленную фразу.

– Да не шепчите! – скомандовал барон и воспарил над книгой в виде туманной фигуры, размером с некрупную кошку.

Я повторила погромче.

– Прекрасный голос, я так и предполагал. – Призрак поправил перевязь на призрачном камзоле. – Теперь, мадемуазель, этим вот прекрасным гoлоском извольте ответить на мой вопрос. Что? Именно? Вас? Развеселило?

Это было забавно, но улыбку удалось спрятать. Приподняв брови и сложив ладони в молитве?ном жесте, я пролепетала:

– Монсиньор, простите неразумную первогодку. Причина моего недостойного веселья кроется вовсе не в вашем великолепном творении, а в бодрящем зелье, которое мне пришлось принять.

Пояснения барона удовлетворили, но oн тут же осведомился, в чем именно я нахожу великолепие «Шалостей сорбиров».

– Едкая сатира, – нашлась я, - на царящие в аристoкратической среде нравы.

Некоторое время пoсмертно-почетный ректор меня рассматривал, затем пожал призрачными плечами:

– Вот именно, сатира. Но некоторые господа отчего-то предпочитают ее не замечать.

– Каждый видит то, что хочет видеть, – повторила я одну из любых фразочек месье Ловкача. - Все в глазах смотрящего.

– Какая глубокая мысль!