Шоколадный папа

Андреа обходит комнаты, смотрит по сторонам, но стены целовать не собирается. Это ее старая традиция. Разные дачи — когда поездки Карла стали менее продолжительными. Дачи, которые они снимали на лето, разбросанные по всей Швеции, но только не к северу от Города Детства. Чаще всего у скал или белых песчаных пляжей южных провинций. Только непривычные пейзажи: словно шанс начать сначала. Андреа помнит урывками, но разве можно помнить все? Однако хотелось бы. Если бы у нее были фотографии каждого мгновения! Записать жизнь на пленку и проматывать вперед, пока не найдешь. Что не найдешь? Мгновения, которые имеют особое значение, которые, возможно, что-то изменили. Светящиеся мгновения, озаренные особым сиянием, безвозвратно ушедшие и все же оставшиеся навсегда.

Андреа вспоминает дачу на опушке дремучего букового леса. Она хотела убежать, но добралась лишь до первого дерева, села и заплакала, а потом, словно эхо в собственных мыслях, услышала голос Лувисы: «злая», «бессовестная», «несносная». Такое можно сказать, когда по-настоящему, отчаянно разозлишься. Такое можно выкрикнуть, когда кажется, что ты падаешь в пропасть и все причиняет боль. Возможно, эти слова не всерьез — откуда Андреа знать, как другие реагируют на чужое бегство? Ей хватает своих забот: она разводится. Она вовсю разводится и, пожалуй, могла бы чувствовать себя и хуже. Андреа где-то вычитала, что на шкале стрессовых ситуаций развод занимает второе место после смерти близкого человека. А если учесть, что этот близкий человек еще и чуть не умер незадолго до развода, становится непонятно, как Андреа хватает сил мыть посуду.

Она не помнит, на каком месте в списке была измена. Может быть, ее вообще там не было.

Повсюду коробки с вещами.

Переезд — это тоже стрессовая ситуация. Перемены. Но теперь уже не сбежишь, теперь ты будто бы взрослый и будто бы в ответе за собственную жизнь. Андреа помнит, как сидела за деревом в тридцати метрах от Лувисы и ей казалось, что она очень далеко.

«Что кажется, то и правда», — повторяет Эва-Бритт. Но вдруг это не настоящая правда? Вдруг то, что ты чувствуешь — например, тоска, — это не настоящее чувство, основанное на реальной тоске по тому, чего тебе не хватает? Может быть, тоска — единственное, что у тебя осталось, и тогда это чувство — если рассматривать его объективно — не настоящая тоска, а просто зацикленность, не так ли? Впрочем, откуда Андреа знать, что объективно верно? Она смотрит на голубой телефон — это телефон Каспера. Наверное, он его заберет. Они сделали дубликат ключа — можно сказать, наконец-то сделали, хотя «наконец-то» — не самое подходящее слово в данных обстоятельствах. Андреа заказала дубликат и отправила его Касперу без письменных объяснений. Достаточно нового блестящего ключика.

Телефон отключат только через неделю. Нужна ли им переадресация звонков? Нет, спасибо. Их больше нет, нас больше нет, ничего больше нет. Каспер и Андреа. Именно так и должно быть: на расстоянии.

Так и должно быть.

Андреа разбирает бумаги. Часть выбрасывает, часть оставляет. Большинство выбрасывает — незачем хранить. Все сохранить, как София, невозможно. София не умеет выбрасывать вещи: а вдруг пригодится? Но это не так.

У Андреа в руках красная папка.

Сверху наклеено неумело вырезанное из желтой бумаги сердце. Андреа дрожит — от балконной двери дует. Не может быть, на улице тепло. Она совершенно забыла об этой папке. И вот теперь…

Нет.

Невозможно открыть. Но нужно.

Как свадебные фотографии в темно-красном альбоме. Как книга «Любовные наслаждения» на полке в коричневой подвальной комнате: семидесятые годы, люди в самых разных позах. Китайские варианты — совершенно невероятные. Вульвы размером с лицо. Члены длиной с туловище. Андреа листает, затаив дыхание, вздрагивает от малейшего звука, ставит книгу обратно, в точности на прежнее место. Подозрения недопустимы. Андреа не такая, ее эти вещи не интересуют. Она хорошая девочка, совершенно неиспорченная.

Пальцы касаются неровно вырезанного желтого сердца.

В квартире в Фольхагене эта папка стояла рядом с поваренными книгами. Теперь книги лежат на дне одной из коробок. Андреа больше не может читать рецепты, ее начинает тошнить. Триста граммов сливок. Сто пятьдесят граммов масла. Растопите шоколад и смешайте с маслом. Украсьте марципановыми диснеевскими героями. Или стройной вальсирующей парой в серебряных одеждах. Посыпьте тертой шоколадной нугой. Подайте к столу на открытке, которую Карл прислал из Дальних Стран.

Просто невозможно.

Андреа открывает папку.

Неровный почерк Каспера на красивой бумаге, бумаге с особой текстурой — рука не просто скользит, а словно замирает, прежде чем отправиться дальше. Андреа нравится такая бумага. Почерк Каспера. Письмо за письмом. Сидя на полу прихожей среди коробок с вещами, словно переворачивая жизнь с ног на голову, когда уже неизвестно, где правда, а где ложь.