Шоколадный папа

Слова Арвида:

— Плевать мне на все, черт побери, я не вынесу такой жизни!

— Остановись, нам нужно поговорить об этом. — Голос Лувисы, каким Андреа его ни разу не слышала, и Арвид замирает на ступеньках. Скрип умолкает.

— Вы все равно не поймете.

— Но ты ничего не объясняешь. Ты просто уходишь…

Не уходи от нас, и скрип становится ближе. Андреа на верхнем этаже зажала уши руками. Она произносит слова, но ничего не слышно. Скоро Арвид пройдет мимо ее двери, не обращая внимания на оклики снизу. Скоро София сварит кофе, откроет коробки с печеньем и набьет всем полные рты.

Андреа знает, что ей следовало бы спуститься вниз и поговорить. Открыть дверь и позвать Арвида, но ведь она не может говорить, так зачем же притворяться: зачем открывать дверь и пытаться поймать взгляд, который прячется ото всех, а потом не находить нужных слов?

Трусливая Андреа. Ей тоже хочется плакать. «Есть ли у меня проблемы? — думает она. — Я принимаю лекарства против чего? Я тоже хочу говорить, плакать и думать, что никому нет до меня дела». Арвид по крайней мере говорит все, что чувствует, что ему кажется. Невозможно не-верить в то, что кому-то кажется. А что кажется, то и правда, как повторяет Эва-Бритт. «Но вдруг это не настоящая правда?» — добавляет Андреа.

Слышно, как Лувиса и София что-то обсуждают, слышатся слова «ванильный крем» и «при умеренной температуре». Слышно, как покашливает Карл, слышно, как останавливается такси, как машет рука, как дверь закрывается снова и снова. О, если бы Лина-Сага была здесь, они могли бы сделать вид, что держатся за руки, что никто не плачет, что никто и никогда не войдет в закрытую дверь. А затем Лина-Сага стала бы громко рассказывать сказку про Зверей в Лесу, и все остальные звуки утонули бы в ее голосе, и осталась бы лишь одна сказка, один мир.

Новые шаги на лестнице. Всегда есть лестница, всегда есть шаги, которые с каждой секундой слышны все отчетливее, и ты думаешь: останутся ли они за дверью, пройдут ли они мимо или войдут, доберутся ли они до тебя?

Шаги Лувисы на лестнице, и Андреа хочется услышать голос Каспера в телефонной трубке или просто рядом, чтобы, когда Лувиса подберется слишком близко, Андреа могла бы сделать вид, что у нее есть что-то свое, свое собственное.

Лувиса в дверях — как она красива. Как Андреа стать такой же красивой?

— Еда скоро будет готова. Как ты?

— Ничего страшного. Просто странно быть здесь.

— Почему?

— Много воспоминаний.

Хочется попросить Лувису войти и поплакать вместе с ней. Плакать не опасно, и бояться не опасно, не так ли, Лувиса?

— Каких воспоминаний?

— Ничего страшного, — отвечает Андреа, — ничего страшного. Я скоро приду.

Лувиса стоит и несколько секунд смотрит в лицо Андреа, которой приходится отвернуться и устремить взгляд в книгу, чтобы Лувиса не поняла, что Андреа врет, что здесь нет никаких воспоминаний о событиях, что есть только свет и звуки, атмосфера, что Андреа маленькая и чего-то боится, но не знает чего.

Если рассказать Лувисе, то та, наверное, покачает головой и скажет, что Андреа все выдумала, что, когда она была маленькой, ничего страшного в этом доме не происходило. Да, Карл дарил ей подарки — но что за Маддалена? Лувиса лишь по-доброму посмеялась бы над фантазиями Андреа.

Пятилетняя Андреа в бирюзовых «мартинсах». Ищет тайники. Таблетки. Уильям Фолкнер. Забраться в Каспера поглубже. Обои. Если бы только можно было спуститься вниз, обняться со всей семьей, закружить Арвида в диком танце среди блюд со струганой лосятиной и картошкой. Всего-то и надо, что спуститься по лестнице и улыбнуться, посмотреть кому-нибудь в глаза. Андреа может, но не смеет. Просто отговорка? Подходящий тайник? Страх.

После живых остаются привидения, Андреа лежит на кровати в комнате для гостей, и рисунок на обоях проступает сквозь темноту.

Лишь взрослой она поняла, что это розы.

В детстве рисунок всегда был слишком близко, превращался в дороги, дома и зверюшек. Палец путешествовал по дорогам. Розы, которых она не видела, были лабиринтами, через которые Андреа предстояло пробраться. Зверюшки были добрыми и глупыми.

Когда Андреа была маленькой, в доме на Бьеркгатан не было привидений. Единственное, что ее пугало, — это плач Лувисы, который слышала и Лина-Сага. Но Лина-Сага, наверное, видела настоящий рисунок на обоях и знала, что Карл вовсе не уехал — не так, как раньше, — и понимала, что скоро произойдет что-то ужасное. Или уже произошло. Андреа, слишком маленькая, чтобы сохранить воспоминания и запечатлеть истинные образы, лежала на кровати в комнате для гостей, водя пальцем и взглядом по рисунку стен. Не видела роз.

А теперь видит. И больше не может притворяться.