Шоколадный папа

Андреа вспоминает письмо Карла. Он ответил, что ему не хватило сил проникнуть в семью, что он чувствовал себя отверженным, что он в конце концов воспользовался ситуацией, позволившей ему выбрать нечто другое, в тот момент казавшееся лучшим.

Ситуация. Нечто, казавшееся лучшим.

Маддалена, вот что это было!

Юнатан хрустит и роняет крошки, и одно не связано с другим, и все связано со всем. Юнатан прихлебывает чай, Андреа листает модный журнал: глянцевые картинки; она проводит рукой по улыбкам фотомоделей, не ведающих «Собрила». Прикосновение Юнатана, не ведающего «Имована».

— О чем ты думаешь?

— О нас, — отвечает она, пусть это и неправда. У нее нет мыслей «о них». Есть множество важных мыслей о Каспере, которые можно до бесконечности прокручивать в голове, увеличивать резкость, снимать крупным планом. Как прекрасно прикасаться к Касперу и смеяться с Каспером, и заниматься любовью с Каспером, и…

— А что именно ты думаешь о нас?

Что-то вроде игры. Разгадывание загадок. С Каспером ничего подобного не было, правда?

— Я хочу, чтобы все было легким и прекрасным.

— А какое все сейчас?

Модель высокомерно смотрит на Андреа, хотя Андреа смотрит на нее сверху вниз.

— О-о, мы, кажется, говорили об этом миллион раз? — стонет она в ответ. — И мы никогда не найдем ответа на вопрос, почему мы не можем быть вместе по-настоящему, не можем пожениться, жить долго и счастливо и умереть в один день — просто потому, что этого не будет, не так ли?

— Откуда нам знать, — спокойно произносит он, — что будет потом.

— Но все это не легко и не красиво. Я чувствую себя омерзительной.

— Почему?

— Потому что чувствую! — Андреа вырывает страницу, на которой надменно красуется фотомодель. — Видишь, я даже на вопросы отвечать толком не умею.

— Ты не омерзительная. Ты очень хорошая и…

— Что значит «очень хорошая»? Что это означает?

— Что ты мне очень дорога.

— Разве это возможно?

— Возможно, потому что ты такая, какая есть, и…

— Вот видишь! Круг замкнулся, и все равно ничего не понятно!

— Я не договорил. Ты красивая…

— Всего лишь оболочка, как у этой девахи — она тоже с ума сойти какая красивая, но ей не приходится жрать по сто таблеток «Собрила» в день, чтобы прожить этот самый день…

— Андреа! — Он сжимает ее руку. Он на пять лет моложе, и именно он из них двоих умнее и старается… что? Спасти ее? От чего спасти? — Ты красива внутри…

— Но ты не видишь этого! Ты не видишь, черт побери, что у меня внутри, Юнатан!

Она встает. Больше нет сил терпеть эту ложь.

— Я вижу тебя, — продолжает Юнатан, он не сдается, пол под ним усыпан крошками — слишком много крошек. — Я вижу, что ты красивый и сильный, веселый и в первую очередь искренний человек.

— Ты не знаешь, — бормочет она, снова садясь на место.

— Чего я не знаю?

— Ты не знаешь… кто я такая.

— Но я хочу быть с тобой и узнать тебя получше, если можно.

Ты не знаешь, что я лежу и зову Каспера пустыми темными ночами, и у меня нет рисунка на обоях, по которому можно водить пальцем, делая вид, что… Что? Что он любит меня? Какая разница, любит он меня или нет, если он больше не желает меня видеть?

Андреа наливает выдохшегося вина в чашку из-под чая. Скажи мне, Юнатан! Скажи, что только дура может с утра пить выдохшееся вино, скажи что угодно, скажи, что я все-таки омерзительна. Надо купить трусы и зубную пасту! Надо сделать это сегодня! Она быстро пьет. Он тянется через стол, чтобы поцеловать ее — как будто ей нельзя допить вино, как будто нельзя отправиться по своим делам, купить трусы, зубную пасту и еще вина.

Но он тянет ее за собой в постель, и она хочет, да, она хочет, но ничего не чувствует. Она чувствует только одно: что она любит Каспера, что он любил ее, а она так по-настоящему и не поняла, как это прекрасно и удивительно, и вот наказание: она не может полюбить Юнатана, даже удовольствия больше не испытывает… Андреа бежит в душ. Капли стекают между ног. Слезы текут по лицу. Запах яблока и персика — по крайней мере так написано на этикетке. Андреа выходит из ванной и видит, как спящий Юнатан отворачивается от прикосновения солнечных лучей. Нельзя думать, что он будет рядом во что бы то ни стало, что он прибежит по первому зову.

— Юнатан!

— М-м-м.

Он уже коснулся сновидений. Андреа не собирается сказать ничего важного. Она ложится рядом; в хозяйской постели тесно. Ей хочется сменить простыню, сменить Юнатана на одиночество, одиночество на Каспера, но Юнатан безмятежно спит. Словно ему нравится лежать на розовой простыне, пропахшей траханьем. Андреа тошнит. Она принимает две таблетки, а может быть, три или четыре. Возможно, пять или шесть, или семь. Не исключено, что восемь и еще парочку. Скорее всего, двенадцать. Предположительно четырнадцать. Она ложится рядом с его сном.

— Юнатан.

Он не просыпается. Улыбается, словно все прекрасно. Скоро он проснется и увидит, что ошибается.