Шоколадный папа

Карл. Если бы он поднялся по винтовой лестнице сюда, в бар, она угостила бы его кофе «Нельсон» с двойной порцией сливок. Можно смеяться в сгущающейся темноте, которая клокочет внутри, как вулкан, — скоро покажется горячее, красное, Карл. Рано или поздно жар настигает. Был ли ты счастлив с Маддаленой? Счастлив ли ты со мной? Бармен угощает Андреа орешками. Он не понимает, что она боится жира. А чего ты боишься, Карл? Разоблачения тайн, после которого ты окажешься еще большим подонком. Но ведь это не так? Если тайны перестанут быть тайнами, если они превратятся в слова, в разговор, может быть, тогда все станет мельче и вовсе исчезнет. ПШИК! А ты, Андреа, чего ты боишься? Рядом возникает Эва-Бритт, бархатный костюм наряднее обычного.

Я боюсь, что Каспер умрет. Я хочу дарить ему радость. Хочу стащить его с засиженного голубого дивана, но я же не воскреситель, я даже не умею оказывать первую помощь. Стеснялась приседать на корточки перед резиновой куклой в школе, прижимать губы к резиновому рту. Целовать куклу. Нет, не целовать — вдыхать в него воздух, творить его своим дыханием. Я всего лишь Андреа, у меня неловкие руки.

— Еще коктейль?

Кокетливый бармен. Как легко заигрывать с людьми, когда никто не видит, что там, внутри. Она кивает. Улыбается. Наклоняется и ловит его запах, биение его сердца. Она просто хочет жить!!!

Лайла вытаскивает ее на танцпол. Свет рампы и сбивающие с ног звуки. Андреа пьяна, это заметно: она раскованно улыбается, на танцполе и Карл, и Лувиса, и Маддалена, и Арвид, и София — только в чужом обличье, расслабленные, счастливые, в танцующих телах блуждает не один бокал вина. «Я всех вас люблю!» — хочется ей крикнуть, хочется обнять их, обнять всех сразу одним движением. Какой-то мужчина (мальчик) ловит ее улыбку, улыбается в ответ и подходит к ней:

— Давай выйдем на минуту?

Андреа следует за ним. «Мне идти, мне бежать, мне на месте не стоять». Они выходят глотнуть свежего воздуха, и у него блестят глаза, он смеется и говорит то, что ей уже известно, но все равно не до конца ясно, — что она красива. Она говорит «спасибо», объясняет, как трудно принимать такие слова.

— Их не пропустишь мимо ушей, — говорит она нарочито небрежно, — если тебя всю жизнь называли уродиной.

— Тебя? Трудно поверить.

Слегка раскрыться перед посторонним, принимать комплименты. Обнажить немного черноты, одновременно улыбаясь. Это так интересно.

Он берет ее за руку, уводит обратно на танцпол. Нет, не уводит — Андреа идет сама. Они танцуют медленный танец, прижимаясь друг к другу, — ведь так и танцуют медленные танцы. Она чувствует удары его сердца, быстрые, радостные, и поцелуй — но ничего больше, абсолютно ничего! То есть да, несколько поцелуев, держась за руку, и еще поцелуй, но больше ничего. Он хочет, чтобы она пошла с ним домой.

— Я замужем.

Он отпускает ее, будто обжегшись.

— Почему ты ничего не сказала?

— Не знаю.

Он все равно протягивает Андреа листок с номером телефона — если она вдруг захочет… Ну, просто встретиться, выпить кофе, познакомиться поближе. Она берет листок, сгибает и кладет в карман.

— Мне надо домой.

Улицы пусты. Темно. Сначала Андреа идет медленно, потом пускается бегом. Несется перебежками, задыхаясь, и Каспер возникает лишь тогда, когда Андреа, переступив порог, падает рядом с ним. Его лицо наполовину скрыто одеялом. Он крепко спит. Андреа и большая, и маленькая одновременно.

— Люби меня, несмотря ни на что, что бы ни случилось, вечно. — Она шепчет это ему на ухо, целует его в лоб, ложится на спину (она никогда не засыпает лежа на спине), смотрит в потолок: там все те же лица — теперь они осуждают ее. Лувиса, Лина-Сага, София и Арвид. Карл. Она должна понять, какую ошибку совершила, как больно бывает от таких ошибок.

Андреа на спине, на потолке вертятся лица, голоса, рядом с ней — Каспер, который не хочет жить, а она даже не может его утешить. Не может даже быть рядом, когда нужно. Нужна ли она? Предательская тяга к непостижимому иному.

Из голубой телефонной трубки

На этом все не заканчивается. Нет, разумеется, все продолжается.

Каспер снова в больнице, в Сто шестом отделении. Андреа тяжело, Андреа все равно, Андреа вздыхает с облегчением. У Андреа краска на руках, она вытирает их о белый холст. Сегодня им можно рисовать что угодно. Есть натюрморт с овощами и осколками горшка, привлекший к себе внимание большинства. Преподаватель работает с освещением, чтобы тень падала на клетчатую ткань наиболее интересным образом, почесывает бороду, меняет местами морковь и брюкву.