Шоколадный папа

— Да ладно, — говорит Каспер. Идет и выбрасывает еду. Она тоже хочет выбросить, но ей нельзя. Если она выбросит еду, то Внимательные вызовут ее в маленькую комнату, где ей придется сидеть и объяснять то, что она не в состоянии объяснить. Они ведь сказали ей: «Если будешь продолжать отказываться от еды, то держать тебя здесь нет смысла». У нее должна быть мотивация. Она должна ХОТЕТЬ выздороветь.

«Я здорова, — тайком бормочет она, — я хочу быть именно такой. Без аппетита. Как хорошо, когда на тебе болтается одежда. Чувство свободы, понимаете, я никогда раньше не испытывала его». Но вслух говорит, что она ХОЧЕТ, что ей мешают несвобода и страх. И это тоже правда. Страх возникает из-за непонимания того, что с ней делает еда. Она чувствует себя грязной, внутри происходит брожение. Чем больше еды, тем меньше Андреа. Настоящей Андреа. Чистой и самостоятельной. Той, что сама руководит своей жизнью. Той, что знает, как надо жить. А в весе она все равно не прибавляет.

* * *

«Мой звук — разряд грозы или летучей мыши пение», — смеется Каспер.

Он произносит эти слова в фантазиях Андреа и смеется, убирая волосы с лица. Причудливо щурится. Полный тайн, которые она постепенно узнает — одну за другой.

В мечтах Андреа все именно так.

На постели, на животе, ноги вверх. Кто-то стучит в дверь. Она знает, что это Ухошумелка. Не открывает. Пусть она хотя бы один раз постоит там и подумает. Пусть недоумевает, чем Андреа там занимается, пусть дуется, разочарованная. А вообще Андреа всегда открывает. Открывает с Улыбкой. Долго слушает бесконечные излияния Ухошумелки о манипуляциях врачей и злобных пациентах.

О шуме в ушах и ужасных медсестрах. Которые никогда ее не слушают.

«Но ты-то добрая, Андреа. С тобой и в самом деле можно говорить; неудивительно, что у меня шумит в ушах, когда люди несут всякую чушь, но ты-то чепухи не болтаешь, и ты очень похожа на Твигги,[5] а Твигги красивая… или была красивая, а может, она до сих пор жива. Стройные люди красивы, и я не думаю, что ты слишком стройная, они болтают чепуху, но я могу отдать тебе свои джинсы, тебе они подойдут, а я все никак не могу перестать есть, хотя у меня и были нарушения пищеварения, я точно говорю — были, и я была очень красивая, но никто меня не слушает, кроме тебя, Андреа».

Но только не сегодня. Сегодня Андреа не слушает. Сегодня она недобрая. Выключает все голоса.

У Ухошумелки роман с одним Депрессивным. Он старше, наверное, лет на тридцать, но глаза у него невероятно бодрые для Депрессивного. Все остальное лицо — серое и старое. Он медленно двигается. Долго возится с одеждой. Сидит перед телевизором, а Ухошумелка у него на коленях. Андреа ни разу не слышала, чтобы он говорил. Когда она с ним здоровается, он только кивает. Глаза у него, как у белки. Никто из персонала не должен знать, что у них роман, потому что иначе одного из них переведут в другое отделение. Весь персонал знает, но Ухошумелку просто переводят на несколько комнат дальше от него. Раньше они были соседями.

Андреа и Каспер — соседи.

Через стенку Андреа слышно, как он играет на скрипке. Сегодня у скрипки сердитый голос. Андреа хочет слушать только его скрипку и ничего больше. И еще читать Верупа:[6] «Я выпишу насмерть, заслушаю Бахом». Она записывает эту строчку в свой блокнот раз за разом, а Каспер раз за разом проигрывает один и тот же отрывок. А вдруг это Бах? Это даже не целый отрывок. Он отрабатывает определенную фразу, и, видимо, ему не нравится звучание, потому что он начинает сначала, и с каждым разом звук становится все более сердитым. Ей не надоедает. Отрывок каждый раз звучит по-новому. Она закрывает глаза и представляет, что он играет для нее и только ради нее хочет добиться идеального звучания.

— Но у тебя и так выходит идеально, Каспер, — говорит она ему, — ты идеален.

И она представляет, что сидит в его комнате, куда на самом деле заглядывала всего однажды, успев разглядеть лишь футляр от скрипки и картину, которая, наверное, висит там с тех самых пор, как возвели стены этого здания. Давай разрушим эту стену, Каспер? Впрочем, нет. Так лучше. Мы можем ходить друг к другу в гости. Сидеть молча и все понимать. «Иногда это неприятно, — говорит она Касперу, сидя в его комнате, на его кровати. — Как будто мы из одной и той же семьи. У нас одни и те же мечты, одна и та же тоска. Одна и та же печаль». Она берет Каспера за руку. Рука Каспера сжимает ее руку. Один и тот же сложный выбор в жизни.

«Не один и тот же, — мысленно слышит она голос Эвы-Бритт. — А такой же. У людей не может быть одно на двоих чувство. Чувства людей могут быть похожи, но это не может быть одно и то же чувство».

«Даже любовь?»

«Даже любовь, Андреа».

«А было бы идеально».

«Но все есть, как есть. Не бывает ничего идеального».