Шоколадный папа

Она почти садится на шпагат — тренируется каждый день и каждый день пишет в дневнике, сидя на мягком розовом покрывале. «Говорят, что полюбить другого можно, только полюбив себя. Но это неправильно. А если ты не умеешь? Если не УМЕЕШЬ любить себя, то надо, чтобы кто-то другой полюбил тебя первым и научил тебя любить. Разве это невозможно?»

* * *

Школьные фотографии. Страшное волнение: а вдруг улыбка не выйдет естественной, а вдруг у меня будет жуткий вид? И чем больше думаешь о том, что надо улыбаться, тем труднее выглядеть естественно. Стоять, ждать, когда тебя вызовут. Голубая драпировка — почему нельзя выбрать свой цвет? Может быть, на любимом фоне легче расслабиться? Фотография в седьмом классе, страх во взгляде, но самое ужасное — она не смогла улыбнуться! Совсем не смогла! Даже натужной улыбочки не вышло. И еще отвратительная прическа. Попытка изобразить крутую девицу: на шее кожаный ремешок, на светло-зеленой футболке ярко-розовый рисунок.

— Эй, можно твою фотографию?

Высокий финн из девятого класса; Андреа краснеет до корней волос.

— Не для меня, — продолжает он и объясняет, что его попросил парень, которого Андреа обожает. Сердце бешено колотится — это невозможно! Чтобы парень, в которого она до смерти влюблена, чтобы он… Нет, в это невозможно поверить, но все же… Лувиса говорит, что Андреа хорошенькая. А вдруг это правда?!

Вся школа знает, что Андреа обожает этого парня. Она не хотела, чтобы так получилось. Она не хотела, чтобы ее чудесная тайна становилась достоянием всей школы, но, с другой стороны, на нее стали смотреть иначе. Она влюблена, да еще и безответно. Его имя у нее на ладони, в блокноте и в дневнике. Она отдает финну из девятого класса свою уродливую фотографию и просит одноклассницу проследить за ним: попадет ли фотография в его руки. Андреа волнуется до смерти. Разведчица возвращается. Фотография была доставлена в школьное кафе, где среди прочих сидел и обожаемый. Разведчица не видела, кто взял фото. Но все смеялись.

Кажется, Андреа видела себя с выколотыми глазами на ЕГО шкафчике. Она не помнит. Может быть, там висела другая фотография, чужие глаза? Может быть, ей все приснилось? Или ее изуродованное лицо и вправду болталось на дверце его шкафчика (который она порой тайком гладила рукой, проходя мимо)? Андреа-шутка — ну так смейтесь же! Засмейте меня насмерть! Но все гораздо хуже: молчание.

* * *

Папа, вернись домой, я скучаю по тебе.

— Где Карл?

— В Италии.

— Опять?

— Да, опять.

— Почему?

— Не задавай лишних вопросов, Андреа.

НО КАК ЖЕ ИНАЧЕ ПОЛУЧИТЬ ОТВЕТ, А?

Надо верить, что все невысказанное все же остается внутри у того, по кому ты тоскуешь. Эва-Бритт зажигает благовоние, аромат которого проникает в окно комнаты Андреа в Школьном поселке. Запах иных миров — а может быть, просто лаванды. Андреа пьет вино. Вкуснейшее краснейшее вино: внутри словно отпустило. Все отпустило, и Андреа открывает окно, выглядывая на задний двор и чувствуя на себе взгляд камеры: она есть, а как же иначе… Нет, она открывает окно нараспашку, Марлон запрыгивает на подоконник — хочет выпрыгнуть? Хочет оставить Андреа одну? Конечно, нет! Она крепко держит его. В воздухе весна, в теле искры. Андреа перегибается через подоконник, прижимая к себе царапающегося Марлона, и кричит: «КАК Я УСТАЛА ОТ ЭТОЙ ПРОКЛЯТОЙ ТИШИНЫ!»

* * *

Алкоголь придает телу Андреа пикантность, как приправа. Приятно чувствовать, как ослабевает рассудок. Терять настроение и лицо, говорить что взбредет в голову. Алкоголь расправляет ее руки-крылья — и никаких пятен пота. Андреа может танцевать в одиночестве своей комнаты, жутко красивая, и взгляд камеры следует за ней. Каспер только что прислал письмо, в котором написал, что ее нежелание оставить его в покое эгоистично. «Эгоизм» — мерзкое слово. Алкогольные крылья уносят Андреа прочь от таких слов. Иначе придется поджимать руки и ноги, укрываясь от слова-выстрела. Казаться ничем, едва не взрываясь от переполненности собой.

— Здравствуй, мир! Это я! Я, потрясающая, неотразимая, великолепная Андреа!

Как приятно идти в дымке: встречные автомобили сигналят, — уворачиваясь и со смехом скатываясь в овраг, кто-то окликает ее сзади. Андреа прячется за деревом. Как обычно, прячется там, где ее легко обнаружить, и на всякий случай выскакивает вперед:

— У-у!

— Да, да, у-у, — отвечает не вполне оценивший шутку, слишком трезвый Юнатан.

Они идут на вечеринку в школе. Андреа не нравится, что его не развеселила ее выходка, и поэтому она целует его лицо напомаженными губами.

— Андреа, ты пьяна!

ХА! Будто она не знает! ХА! Она смеется ему в лицо, измазанное красным.

— А что, я тебе не нравлюсь?