Шолох. Тень разрастается

Мелисандр сложил руки на груди и покачал головой:

– А еще вчера ты вещала про приключения. Непоследовательно действуешь, Ти.

– А по мне так наоборот – последовательно. Не думаю, что это плохо: понять, что какая-то вещь тебе не подходит – и сразу уйти. Напротив, Мел, думаю – это хорошо. Я могла бы – из вежливости – отправиться с тобой, но… Представляешь, как плох спутник, которому все время кажется, что он совершил ошибку? Да я бы все время скалилась, и злилась, и колола тебя, обвиняя в том, что сама не сделала так, как велит сердце. Вряд ли бы тебе понравился такой нытик под боком.

– Не попробуешь – не узнаешь, – Кес назидательно поднял палец. – Может, ты бы снова вошла во вкус авантюр. Твоя рожа вчера в Арсенале выглядела вполне счастливой.

– Это ты не видел мою рожу, когда я сижу на веранде «Воздушной гавани» со своим любимым слоистым кофе, – я улыбнулась. – Вот там – истиное блаженство. Кажется, я начинаю проникаться той твой, старой философией «счастья в мелочах» – помнишь, ты меня к ней склонял на нашей первой встрече?

– О! – саусбериец расхохотался и замахал руками. – Ну тогда ладно, беги, куда хочешь, Ловчая. Моей последовательнице – моей первой последовательнице, прах побери, – можно всё. Даже обижать меня – грустного, одинокого, никому не нужного Мелисандра Кеса…

Я насупилась.

– Спорим, ты будешь скучать по мне? – подмигнул историк.

Видимо, едва натянутые мокрые ботинки все-таки не устроили его нежные ноженьки. Он снова расшнуровал обувь, и теперь лихо перекинул пару через плечо, как иные бродяги – тюк с провизией.

– Наверное, буду, – я подмигнула.

– Обнимашки на прощанье, подруженька?

– В другой раз, мне и так мокро, – я фыркнула. Он разочарованно цокнул языком. – Собери эти дурацкие артефакты, Кес. Не знаю, что там натворил мой прадед, Хинхо, но, возможно, овчинка и впрямь стоит выделки.

– Когда судьба сведет нас в следующий раз, ты узнаешь меня по имени… – мечтательно протянул Кес.

– Что, опять Кадий Мчун?

– Нет. Теперь – Тинав Стражди.

– О, боги…

Мы рассмеялись. Потом это двухметровое чудовище все-таки заключило меня в объятия – я не успела увернуться – и, взъерошив волосы, пинком отправило в сторону Смахового леса.

За спиной у меня долго еще слышалось мелодичное посвистывание Мелисандра Кеса, саусберийца, лже-историка, патологоанатома, ужасного планировщика преступлений и смелого жокея красноглазых эх-ушкье…

Часть вторая. Бокки-под-курганом

Глава 7. Господа добровольцы!

Стоит мне сказать: «Как всё здорово складывается!» – и тотчас неприятности сыплются одна за другой. Судьба равняет благополучие со скукой.

Дайен из Дома Пляшущих, придворный церемониймейстер

Шолох. Наконец-то!

Путь от побережья к городу занял у меня полдня. По дороге я вертела головой, как сумасшедшая: не могла налюбоваться.

Я шла широким лесным трактом. Солнце било мне в спину, прошивая насквозь, грея, лаская. Против его желтых, как цыплячья шейка, лучей летели пух и пчелы; пчелы и пух… Ровное жужжание набухающего лета. Белая легкость неторопливых тополей.

Цветущие пролески встречали меня урчанием лягушек. Заросли орешника – клекотом расторгуй-птицы. Я поглаживала мшистые дубы и подмигивала своему оголтелому отражению в лужах, оставшихся после ночного дождя. Лес дышал, как парник, утопая в одуряющем запахе свежей листвы.

«Небо голубое, – подумала я. – Небо голубое, это ведь и вправду моё место».

На душе было так легко, что, когда мне встретилась одинокая избушка травницы, я смело свернула к ней. Улыбчивая старушка действительно оказалась знахаркой, а не сумасшедшим лесным убийцей, мятежной Ходящей или оборотнем – даже удивительно! Травница сочувственно выслушала историю про кораблекрушение, дала мне незамысловатую похлебку. В волнении я спросила про столичные новости… Но старушку не интересовал мир вне ее огорода. Святая простота.

Зато она подарила мне старую драную куртку: в подводной ночнушке было холодно, пусть и лето за окном. Я приняла подарок со слезами на глазах – от куртки жутко воняло луком. Это холщовое недоразумение мы вместе со старушкой сняли с пугала: и пугало, скажу я вам, сопротивлялось со всей мощью остаточной бытовой магии.

Второй причиной для слез были воспоминания о летяге: мой любимый плащ остался в Рамбле. Наверное, глупо оплакивать одежду. Скажешь кому – застыдят. И все же сердце щемило: столько лет мы провели вместе! Утешало лишь то, что летяга как следует нагулялась, прежде чем кануть на дне морском.

Зато серебристый балахон из Рамблы ожил. Как оказалось, заклинание Ол`эна Шлэйлы не расколдовало рубаху, а лишь временно ее усыпило. Когда шелковые чешуйки зашевелились, я запаниковала.

Что, опять удушение, акт второй?