Шолохов. Незаконный

«– Я не уйду с этой работы! Тут я вижу, ощутимо чувствую, что приношу пользу! Сгребаю нечисть! Удобряю землю, чтоб тучней была! Плодовитей! Когда-нибудь по ней будут ходить счастливые люди… Может, сын мой будет ходить, какого нет… – Он засмеялся скрипуче и невесело. – Сколько я расстрелял этих гадов… клещей… Клещ – это насекомое такое, в тело въедается… С десяток вот этими руками убил… – Бунчук вытянул вперёд сжатые, черноволосые, как у коршуна когтистые, руки; роняя их на колени, шёпотом сказал: – И вообще к чёрту! Гореть так, чтобы искры летели, а чадить нечего… Только я, правда, устал…»

Из романа будет вырезан большой фрагмент, где Бунчук пытается вступить в близость с Анной, но оказывается по-мужски бессилен.

«Бунчук сжал её пальцы так, что они слабо хрустнули, в расширенные, омутно черневшие, враждебные глаза врезал свой взгляд, спросил, заикаясь, паралично дёргая головой:

– За что? За что судишь? Да, выгорел дотла!.. Даже на это не способен сейчас… Не болен… пойми, пойми! Опустошён я…»

История с импотенцией Бунчука и бездетностью Штокмана предвещает целую череду бесплодных большевиков у Леонида Леонова.

В этом была заложена жуткая метафизическая западня: они свершают великий переворот – но детей у них не будет.

Шолохов и Леонов угадали: Советская власть вместилась в одну семидесятилетнюю человеческую жизнь. Результаты революции передать оказалось некому – у неё не было наследников.

* * *

При иных обстоятельствах роман мог бы застрять в согласованиях намертво.

Достаточно было одного внимательного литературного комиссара, который, закрыв рукопись, поднял бы уставшие глаза и спросил:

– Товарищи… Вы что, с ума сошли?

На шолоховскую удачу, выход первой книги романа совпал с очередным витком развернувшейся внутрипартийной борьбы: группа Сталина атаковала Троцкого и победила.

17 января 1928-го Троцкий был выслан из Москвы в Алма-Ату. Общеизвестным было то, что он имел к расказачиванию прямое отношение. Это косвенно давало возможность публичного переосмысления вопроса о казачестве.

Пока Советская власть не закаменела, в стыках и расщелинах идеологии ещё могли вырасти самые диковинные цветы. И «Тихий Дон» – не единственный плод, родившийся в эпоху, совмещавшую великое творческое освобождение масс и жесточайшее государственное давление.

В мартовском номере главной советской газеты «Правда» была опубликована статья Александра Серафимовича «Тихий Дон». Шолохова эта публикация застала в Букановской, вычитывающим второй том романа.

Начал читать – и кровь прилила к лицу.

Ах, как жаль, что не дожил отец! Ну, пусть хоть Громославский узнает, кого он в насмешку одарил кулём муки в приданое к дочери.

Серафимович писал: «Ехал я по степи. Давно это было, давно, – уж засинело убегающим прошлым.

Неоглядно, знойно трепетала степь и безгранично тонула в сизом куреве.

На кургане чернел орёлик, чернел молодой орёлик. Был он небольшой, взглядывая, поворачивал голову и желтеющий клюв…

Пыльная дорога извилисто добежала к самому кургану и поползла, огибая.

Тогда вдруг расширились крылья, – ахнул я… расширились громадные крылья. Орёлик мягко отделился и, едва шевеля, поплыл над степью.

Вспомнил я синеюще-далёкое, когда прочитал “Тихий Дон” Мих. Шолохова. Молодой орёлик желтоклювый, а крылья размахнул…»

Это надо было уложить в голове.

Не просто рядовое издание, каких много, а сама «Правда» славила его: та самая газета, где публиковались главные вести Страны Советов, где генсек и наркомы выступали с государственными речами.

«Правда» устами Серафимовича во всеуслышание на всю страну определяла Михаила Шолохова как литератора, размахнувшего громадные крылья.

Нет, ну видано ли?

Он ещё не знал, какое количество его коллег по ремеслу испытало мучительную судорогу зависти: как так? да кто он такой? – о них в «Правде» не упоминали, и шансов на такой панегирик не было – от лица, повторимся, не только члена РКП(б) с 1918 года, но ещё и самого маститого, старейшего на тот момент советского писателя – ведь Горький был за границей, вернувшийся Алексей Толстой ещё недобрал веса, а Вересаев, Сергеев-Ценский, Вячеслав Шишков и другие в негласной табели о рангах находились безусловно ниже.

21 апреля 1928 года Шолохов выехал из Букановской в Москву. Жене написал, что по пути впервые видел разлив Хопра. В Михайловке хотел купить билет до Москвы, но, «несмотря на то, что на станцию пошёл рано, билетов на сегодня уже не было. Страшно неприятно жить на полпути, не люблю. Думаю два дня этих убить на правку 5 части, там ещё осталось мне 90 стр.».

Договорились так: жена с дочкой сами доберутся в Вёшенскую, и он тоже, все московские дела сделав за неделю, в первые майские дни приедет домой.

Но судьба распорядится иначе: он останется в столице до конца мая.

Начиналось его время.