Шолохов. Незаконный

С Ясеновки помещиков Поповых списано имение помещиков Листницких в «Тихом Доне»: там оно называется Ягодное. Как обычно у Шолохова и бывало, созвучны уже сами названия. В фамилии же Листницкий видна тень от полячки Фатинской, вышедшей замуж за хозяина поместья Дмитрия Евграфовича Попова. Он, как мы помним, был любовником шолоховской матери и отцом умершей в младенчестве сводной сестры Михаила.

В «Тихом Доне» есть эпизод, когда Мелехов, почти случайно, из любопытства, заезжает в имение Листницких – уже после того как красные ушли из него, накануне нового, и уже окончательного наступления большевиков.

«Грустью и запустением пахнуло на Григория, когда через поваленные ворота въехал он на заросший лебедою двор имения. Ягодное стало неузнаваемым. Всюду виднелись страшные следы бесхозяйственности и разрушения. Некогда нарядный дом потускнел и словно стал ниже. Давным-давно не крашенная крыша желтела пятнистой ржавчиной, поломанные водосточные трубы валялись около крыльца, кособоко висели сорванные с петель ставни, в разбитые окна со свистом врывался ветер, и оттуда уже тянуло горьковатым плесневелым душком нежили.

Угол дома с восточной стороны и крыльцо были разрушены снарядом трёхдюймовки. В разбитое венецианское окно коридора просунулась верхушка поваленного снарядом клёна. Он так и остался лежать, уткнувшись комлем в вывалившуюся из фундамента груду кирпичей. А по завядшим ветвям его уже полз и кучерявился стремительный в росте дикий хмель, прихотливо оплетал уцелевшие стёкла окна, тянулся к карнизу.

Время и непогода делали своё дело. Надворные постройки обветшали и выглядели так, будто много лет не касались их заботливые человеческие руки. В конюшне вывалилась подмытая вешними дождями каменная стена, крышу каретника раскрыла буря, и на мертвенно белевших стропилах и перерубах лишь кое-где оставались клочья полусгнившей соломы.

На крыльце людской лежали три одичавшие борзые. Завидев людей, они вскочили и, глухо рыча, скрылись в сенцах. Григорий подъехал к распахнутому окну флигеля; перегнувшись с седла, громко спросил:

– Есть кто живой?

Во флигеле долго стояла тишина, а потом надтреснутый женский голос ответил:

– Погодите, ради Христа! Сейчас выйду.

Постаревшая Лукерья, шаркая босыми ногами, вышла на крыльцо…»

Никто не знает, какой увидел Ясеновку Михаил, когда спустя годы заехал туда, но и здесь нам кажется: всё было именно так.

Быть может, в эти приезды ему, уже повзрослевшему, кто-то из бывшей дворни и открыл тайны молодости его матери.

Это потрясло подростка навсегда.

В самое сердце он спрятал открывшееся ему. Но не дававшее покоя знание – до него у матери была целая жизнь! – прорастёт однажды в его книге.

* * *

При подходе красных к станице Каргинской начался исход казачьих семей, причастных к повстанчеству и Белому движению. Мобилизация Шолохову уже не грозила, – ловить его было некому, – и в начале декабря он вернулся домой.

«Тихий Дон»: «На сходе татарцы решили выезжать всем хутором. Двое суток бабы пекли и жарили казакам на дорогу всякую снедь. Выезд назначен был на двенадцатое декабря. С вечера Пантелей Прокофьевич уложил в сани сено и овес, а утром, чуть забрезжил рассвет, надел тулуп, подпоясался, заткнул за кушак голицы, помолился богу и распрощался с семьёй.

Вскоре огромный обоз потянулся из хутора на гору. Вышедшие на прогон бабы долго махали уезжавшим платками, а потом в степи поднялась позёмка, и за снежной кипящей мглой не стало видно ни медленно взбиравшихся на гору подвод, ни шагавших рядом с ними казаков».

На этот раз в отступление Шолоховы уже не пойдут. Достаточно – побегали. Нет такой вины, чтоб снова бежать. А о том, что пришлось им жить у атамана Дроздова и атамана Попова, надеялись, здесь никто не вспомнит.

Казаков в Каргинской почти не осталось. Хозяин мельницы Тимофей Каргин – ушёл. Хуторской атаман Фёдор Лиховидов – ушёл. Сено с его участка изъяли в пользу Советской власти. Оставшиеся в живых Шамили, Аникушка и Христоня тоже исчезли. Если и остался кто – то калечные да те из красноармейцев, что смогли теперь вернуться домой по ранению или по болезни.

15 декабря 1919 года 1-й Сводный кавалерийский корпус Бориса Мокеевича Думенко – он происходил из иногородних крестьян-малороссов Донской области – переправился на правый берег Дона у хутора Подколодновка, а затем прорывом рубежа Анна-Ребриковская – речка Тихая расколол Донскую армию на две части.

Думенко начал преследование и упёрся в Миллерово.

В районе хуторов Усть-Широкинский и Фомин произошла кошмарная сеча, в которой участвовало десять тысяч конников. Белые отступили в Криворожье.

В новогоднюю ночь бойцы Думенко захватили станцию Лихая, разорвав сообщение Новочеркасска с Добровольческой армией.

Глава четвёртая Продинспектор

Обыденно, без фанфар и парадов, – в снежной пыли, поднятой проходящими красноармейскими частями, – пришла в станицу Каргинскую Советская власть.

25 декабря 1919 года по поручению политотдела 9-й армии в окружную станицу Вёшенскую прибыл политработник Яков Белогрудов. Ему было 24 года.