Совсем, казалось бы, недавно Шолоховы покупали мельницу за 70 тысяч золотых рублей, – а теперь и не чаяли до весны дотянуть. Так обернулась жизнь. Никто при выгоде после стольких битв, страданий, мытарств не остался. Ни Шолоховы, ни 24-летний идеалист Белогрудов, ни воевавший за Советскую власть казак Чукарин, ни дослуживающий последние дни отец Виссарион.
Весной в Каргинской организовали бесплатную «красную кузницу» для ремонта плугов, запашников и прочего. Открыли и бесплатную «красную мельницу», поставив туда заведующего, мирошников, крупчатника и машиниста.
Снег сошёл – на полях вскрылись трупы животных и людей. Их принялись хоронить. Собирали оружие и прочее оставшееся с войны железо. Полно забот оказалось. Были бы руки – труд всегда найдётся.
По инициативе деятельного Чукарина в Каргинской открылась изба-читальня, начал работу клуб. Численность партийной ячейки выросла до пятидесяти станичников. На митингах Чукарин сам назначал себе темы для выступлений. «Политика Советской власти и её отношение к трудовому казаку». «Как мы теперь будем называться: казаки, граждане, пролетарьяты». «Зачем у казаков отбирают лошадей». «Почему нет в лавках товаров».
В «Тихом Доне» вместо Чукарина ту же роль исполняет глава станичного исполкома Кошевой: «Мишка долго рассказывал старикам о том, как белые при отступлении уничтожали государственное имущество, взрывали заводы, жгли склады. Кое-что он видел сам во время войны, кое о чём слышал, остальное же вдохновенно придумал с единственной целью – отвести недовольство от родной советской власти. Чтобы оградить эту власть от упрёков, он безобидно врал, ловчился, а про себя думал: “Не дюже большая беда будет, ежели я на сволочей и наговорю немножко. Всё одно они сволочи, и им от этого не убудет, а нам явится польза…”
– Вы думаете, они – эти буржуи – пальцем деланные, что ли? Они не дураки! Они все запасы сахару и соли, огромные тыщи пудов, собрали со всей России и увезли ишо загодя в Крым, а там погрузили на пароходы и – в другие страны, продавать, – блестя глазами, говорил Мишка.
– Что ж они, и мазут весь увезли? – недоверчиво спросил кривой Чумаков».
Наверняка и это с натуры писал.
С подачи учителя Мрыхина в Каргинской появился драматический кружок. Михаил стал первым помощником своего бывшего педагога. Помещением для кружка послужило разворованное здание кинотеатра «Идеал». Там и лекции читали, и выборы в исполком проводили, и даже митинги – если непогода – устраивали. Сто человек помещалось в бывшем кинотеатре.
Начали появляться сельскохозяйственные артели – «коммунии». Сначала в Кружилине, где Шолохов родился. Затем в Конькове, – это соседний с Каргинским хутор. В Коньков пришёл первый трактор, неслыханное чудо на Дону, – чтоб пахать на всю артель сразу. Шолохов тоже ездил смотреть на него. В Каргинской предложили присвоить местной артели имя Чукарина, но Фёдор Стратонович предложил немного повременить.
Весь апрель Каргинский исполком, коммунисты, комсомольцы и активисты готовились к празднованию Международного дня солидарности трудящихся. На балконе дома отца Виссариона повесили плакат «Да здравствует 1 Мая!» Батюшка плевался, но деваться ему было некуда: его уже выселили в стряпку.
С балкона выступил Фёдор Чукарин, а за ним – коммунисты, активисты, красноармейцы из соседних хуторов. Два часа ораторствовали!
После митинга в церковно-приходской школе – той самой, где Шолохов начинал учёбу, – самодеятельный хор дал концерт. Пели революционные песни, казаки с любопытством слушали.
Вечером в театре шёл спектакль. Участвовал – как артист и помощник постановщика – Михаил Шолохов. Это был первый его выход на сцену при полном зале станичников и соседей с других хуторов. Люди к вечеру разогрелись самогонкой, посему финал праздника удался особенно.
Удивление зрителей было огромным: местный парнишка, а что вытворяет!
Вскоре спектакли пойдут один за другим.
Иван Вересин, сверстник Шолохова, рассказывал, как Михаил подбивал детей и подростков на карнавальные затеи: из родительских сундуков извлекались разноцветные одежды, в которых табор под руководством Михаила с песнями и плясками кочевал по станице – и в итоге заворачивал в театр.
При любительском этом театре компания собралась весьма обширная: помимо Мрыхина и Шолохова, самое деятельное участие принимали Мария Бабанская, уже нами упоминавшаяся тётка Михаила, шолоховский товарищ Григорий Мокроусов, сёстры Поповы, счетовод кредитного товарищества Алексей Триполев, дочь заведующего почтой Парамонова – целая труппа.
Тётка Дуня – Евдокия Семёновна Шерстюкова, знаток и обожатель театра, – шила костюмы и была бесподобным гримёром.
Начали с постановок по Чехову: «Медведь» и «Предложение». Следом поставили «Недоросля» Фонвизина. Недоросля играл Шолохов: он убедительно блукал по сцене, нещадно лупя мухобойкой мух (настоящих) и цедил: «Не хочу учиться, а хочу жениться!» Станичники принимали всё на веру: раз показывают – значит, так оно и есть. Разговаривали потом между собой: паренёк-то у Шолоховых никуда не годен, лентяй вырос, одни девки на уме.