Шолом-Алейхем

«П лохо» – это всегда дорога к «хорошо»; и кто знает, сколько потом раз Шолом-Алейхем благодарил Бога и судьбу за то, что богач К. просто не умел читать по-древнееврейски.

А если б умел, если б Шолома приняли и он остался бы там учителем? И не встретил свою любовь и своё самое большое счастье в жизни – Голд (Ольгу) Лоеву? Которая стала для него и надёжным другом, верящим в его талант, и хозяйкой дома, создавшей условия, в которых он смог написать свои лучшие произведения, и наперсницей, и критиком, и покровителем, и импресарио – всем. Зять Шолом-Алейхема Михаил Кауфман (а зятьям стоит верить) написал: «С женой своей он прожил тридцать лет, словно тридцать счастливых дней. Их взаимная привязанность была неповторимой. Они оба сохранили нежность чувств и остроту любви до последнего вздоха. Когда он отлучался из дому, он с дороги писал жене письма. Они были письмами жениха к невесте. Она вела все его дела, оберегала от всех невзгод. Только от смерти не могла уберечь его. Это было не в её силах» [36] .

Однако ж, лучше по порядку. Вконец отчаявшийся, на постоялом дворе Шолом знакомится с Иошуа Лоевым – располагающим к себе молодым человеком с добрыми голубыми глазами. Слово за слово, выясняется, что Лоев – его дальний родственник, правда, третья вода на киселе, но всё же. Отец Иошуа – Эли-Мейлах Лоев – миллионщик, купец первой гильдии, арендует землю у местных помещиков – графов Браницкого и Молодецкого. Он подыскивает домашнего учителя своей двенадцатилетней дочери.

Знакомство с Лоевым состоялось в гостинице Богуслава, где он ожидал сына. «Старый Лоев произвёл на молодого учителя необыкновенное впечатление. Он никогда не представлял себе, что у еврея может быть такой вид – вид генерала или фельдмаршала, а голос – рык льва» [37] .

Здесь, в гостинице Богуслава, Шолом выдержал свой самый важный в жизни экзамен. Сначала дочь хозяина гостиницы – девушка из образованных – расспросила, читал ли он новых писателей: Шпильгагена, Ауэрбаха, «Записки еврея» Богрова, «Что делать?» Чернышевского. Шолом, разумеется, читал. А затем уже сам Лоев прошёлся с Шоломом по Талмуду и его толкователям. И здесь Шолом не ударил лицом в грязь. И наконец, знание языков и делопроизводство: написать письмо по-русски директору сахарного завода о том, что пока не расплатится, свёклу ему поставлять не будут, – и перевести на древнееврейский. Шолом и с этим заданием справился играючи. Лоев остался доволен кандидатом, кандидат был принят на работу, и миллионер с сыном и новым учителем поехали в располагавшееся в двух милях от Богуслава в деревне Софиевка имение Лоева.

Если Ржищев был адом, то три года, проведённые в Софиевке, Шолом-Алейхем потом всегда называл раем. «Здесь он нашёл вторую родину. Здесь, как мы это увидим из дальнейшего, определилось счастье всей его жизни. В качестве учителя он провёл в деревне около трёх лет, и эти три года он может считать лучшими и счастливейшими годами. Можно сказать, что это была поистине весна его жизни, весна во всех отношениях. Здесь он получил возможность поближе познакомиться с природой, с божьим миром, с землёй, откуда мы все пришли и куда всем суждено уйти. Он увидел, понял, почувствовал, что наше место здесь, среди природы, а не только там, в городе. Здесь он пришёл к убеждению, что все мы – частица великого целого, огромной вселенной и что мы всегда тосковали и будем тосковать по матери-земле, что мы всегда любили и будем любить природу, что нас всегда тянуло и будет тянуть к деревенской жизни» [38] .

Лоев был крепким помещиком и при этом честным человеком. Крестьяне за него стояли горой и были готовы пойти в огонь и в воду; он заботился о батраках и вёл хозяйство так, что русские помещики ему только завидовали. К тому же, большой любитель чтения, Лоев собрал приличную библиотеку гебраистских книг, к которой Шолом сразу получил доступ.

Вообще, нужно сказать, что в семье Лоева, состоявшей из второй жены Рахили и дочери Ольги, Шолома сразу же приняли и не делали различий между ним и своими детьми: отвели отдельную комнату, приставили прислугу, обеспечили деньгами. А когда пришло время Шолому явиться на призывной пункт, Лоев откупил его от службы в армии. Для занятий с ученицей было достаточно двух-трёх часов в день, когда-никогда Лоев просил Шолома помочь разобраться с деловой перепиской и документацией, остальное время учитель был предоставлен себе – читал и писал, гулял в саду и на природе. Занятия с ученицей тоже главным образом включали чтение – с последующим разбором-обсуждением прочитанного: Шекспира, Диккенса, Толстого, Гёте, Шиллера, Гоголя, но, конечно, не только, вперемежку с несерьёзной, бульварной литературой – романами Эжена Сю, Ксавье де Монтепена, Амара, фон Борна (всё в русском переводе).

Что же касается сочинений самого Шолома, то «<…> писал я всё в том же духе, что читал: стихи, поэмы, романы, драмы в огромном количестве и просто что в голову взбредёт. Свои “произведения” я посылал во все существующие еврейские и русские редакции (я писал на древнееврейском и русском языках), и редакциям, благодарение богу, было чем топить печи…» [39]

«За те без малого три года, что наш герой провёл в деревне, он написал гораздо больше, чем впоследствии за десять лет, когда стал уже Шолом-Алейхемом. Никогда ему так легко не писалось, как в то время. А писал он целыми ночами длинные душераздирающие романы, крикливые драмы, запутанные трагедии и комедии. Мысли лились у него, как из бочки. Фантазия била фонтаном. Для чего всё это пишется, он никогда себя не спрашивал. Как только “вещь” была закончена, он читал её своей ученице, и оба приходили в восторг, оба были уверены, что произведение великолепно. Но недолго. Стоило учителю закончить новую “вещь”, как уже эта, последняя, становилась мастерским произведением, а первая тускнела и блёкла. Она находила свой конец в печке, и таким образом погибли в огне не одна дюжина романов и не один десяток драм… Что парню на роду написано быть писателем, в этом учитель и его ученица ничуть не сомневались. Они постоянно говорили об этом, мечтали, строили воздушные замки» [40] .