Шоссе Линкольна

Свет фар мистера Рэнсома снова обмел стену, теперь слева направо – пикап проехал мимо дома на дорогу. Хлопнула сетчатая дверь, я услышал, как Эммет погасил свет в кухне, а потом в гостиной. Когда он поднялся наверх, я ждал в коридоре.

– Заработала? – спросил я.

– Слава богу.

Он явно испытывал облегчение, но вид был немного усталый.

– Мне страшно неловко – выжил тебя из твоей комнаты. Ты ложись в свою постель, а я посплю внизу на кушетке. Пусть коротковата, но лучше наших матрасов в Салине.

Говоря это, я не надеялся, что Эммет примет мое предложение. Не такой он человек. Но видно было, что ему приятен этот жест. Он улыбнулся и даже положил руку мне на плечо.

– Дачес, все нормально. Ложись там, а я лягу с Билли. Думаю, нам не мешает отоспаться.

Эммет пошел дальше, но через несколько шагов обернулся.

– Вам с Вулли надо переодеться. Он себе что-нибудь подберет в шкафу отца. Они примерно одинакового размера. Вещи для себя и для Билли я уже упаковал, а ты возьми что хочешь из моего шкафа. Там еще пара школьных сумок, можете воспользоваться.

– Спасибо, Эммет.

Он пошел дальше, а я вернулся в его комнату. Слышно было за дверью, как он умывается, а потом идет к брату в комнату.

Я лежал и смотрел в потолок. Самолетиков надо мной не было. Только трещина в штукатурке, вяло огибавшая потолочную лампу. Но в конце долгого дня этой трещины достаточно, чтобы запустить твои мысли неведомо куда. И то, как огибала эта трещина лампу, вдруг напомнило мне излучину реки Платт около Омахи.

Ах, Омаха, я помню тебя хорошо.

Это было в августе сорок четвертого, через полгода после моего восьмого дня рождения.

Тем летом отец участвовал в разъездной труппе, якобы для сбора средств на войну. Шоу называлось «Звезды варьете», но с таким же успехом могло называться «Кавалькадой бывших». Начинал его жонглер-наркоман, которого пробирала трясучка ко второй половине номера, за ним выходил восьмидесятилетний комик, забывавший, какие анекдоты он уже успел рассказать. Отец выступал с попурри из знаменитых шекспировских монологов – как он именовал его, «Двадцать две минуты мудрости на всю жизнь». В бороде большевика, с кинжалом за поясом, он медленно поднимал голову и взглядом искал на правом балконе первого яруса царство высших идей. И начинал: «Но что за свет мелькает в том окне?..», «Что ж, снова ринемся, друзья, в пролом…», «Как знать, что нужно? Самый жалкий нищий в своей нужде излишком обладает…»

От Ромео к Генриху, к Лиру. Тонко скроенная последовательность от романтического юноши к созревающему герою, к бестолковому старику.

Насколько помню, турне началось с театра «Маджестик» в славном городе Трентон, Нью-Джерси. Оттуда мы направились на запад, вглубь страны, к огням больших городов, от Питтсбурга до Пеории.

Последней остановкой были недельные гастроли в театре «Одеон» в Омахе. Затесавшееся между вокзалом и кварталом красных фонарей импозантное здание в стиле ар-деко не сообразило стать кинотеатром, когда еще была возможность. В поездках мы чаще всего останавливались вместе с остальными артистами в гостиницах, предназначенных для людей нашего сорта – разных беглецов и торговцев Библией. Но в финальной точке турне – дальше приглашений не было, – отец заселялся в самый роскошный отель города. С тростью Уинстона Черчилля он подходил к столу портье и голосом Джона Барримора просил проводить в номер. Выяснялось, что отель заселен полностью, а номер для него не был забронирован. С негодованием, подобающим человеку его статуса, он восклицал: «Что такое? Не забронирован? Да ведь сам Лайонел Пендергаст, генеральный менеджер «Уолдорф Астории» (мой близкий друг), заверил меня, что в Омахе нет лучшего места для ночлега, и лично звонил в вашу контору, чтобы забронировать для меня номер!» В итоге дирекция признавалась, что президентский апартамент свободен, и папаша снисходил, заметив, что он человек простых привычек, но президентский апартамент вполне его устроит, и благодарю.

Расположившись, этот человек простых привычек вовсю пользовался предоставлявшимися благами. Вся одежда, до последнего шва, отправлялась в прачечную. Приглашались в номер маникюрши и массажисты. Посыльные отправлялись за цветами. В нижнем баре в шесть часов всех угощали напитками.

Тогда, в воскресенье, в августе, наутро после финального выступления отец предложил выехать на природу. Его ангажировали на несколько выступлений в денверском «Палладиуме», и он захотел отпраздновать это пикником на берегу извилистой реки.

Когда мы спускались с багажом по черной лестнице, отец подумал, что стоит дополнить наше празднование представительницей прекрасного пола. Например, мисс Мейплз, приятнейшей молодой дамой, которую Мефисто, косоглазый фокусник, ежевечерне распиливал пополам во втором отделении. И кого же мы встретили в переулке, с чемоданом в руке, как не эту спелую блондинку, о которой только что шла речь.

– Ура! – сказал отец.

Каким же восхитительным оказался день!