Шоссе Линкольна

В некотором смысле эта комната была уменьшенной версией гостиной: те же деревянные кресла, красные ковры, камин. Но был здесь еще и большой письменный стол, шкафы с книгами и та самая лесенка, по которой книгочеи поднимаются за фолиантами к верхним полкам. На стене висела картина: на ней какие-то мужчины времен Войны за независимость, в тесных панталонах и белых париках, стояли вокруг стола. А над камином висел портрет мужчины лет шестидесяти: светловолосого, привлекательного, с целеустремленным взглядом.

– Твой прадед? – спросил я.

– Нет, дедушка.

Мне стало в некотором роде легче от этих слов. Вешать собственный портрет над камином было как-то не в духе Уолкоттов.

– Его написали, когда к дедушке перешло управление бумажной мануфактурой. Вскоре он умер, и прадед перевесил портрет сюда.

Я сличил Вулли с портретом – семейное сходство налицо. За исключением целеустремленного взгляда, конечно.

– Что случилось с бумажной мануфактурой? – спросил я.

– После смерти дедушки она перешла к дяде Уоллесу. Ему тогда было только двадцать пять, и он управлял ею до тридцати – потом тоже умер.

Я не стал акцентировать внимание на том, что должности директора уолкоттовской бумажной мануфактуры лучше избегать. Подозреваю, Вулли и так об этом знал.

Вулли подошел к картине с мужчинами в париках и вытянул руку.

– Обнародование Декларации независимости США.

– Серьезно?

– О да, – сказал Вулли. – Вот это Джон Адамс, и Томас Джефферсон, и Бен Франклин, и Джон Хэнкок. Все здесь.

– Который из них Уолкотт? – спросил я с ухмылкой шекспировского Пака.

Но Вулли шагнул к картине и указал на маленькую голову в задних рядах.

– Оливер, – сказал он. – Он подписывал Договор об образовании конфедерации и был мэром Коннектикута. Хотя это и было семь поколений назад.

Мы оба постояли, покивали – отдали должное старику Олли. Затем Вулли протянул руку к картине и открыл ее, словно дверцу шкафа, – и, смотрите-ка, за ней и вправду оказался прадедушкин сейф, причем выглядел он так, будто его переплавили из военного корабля. Добрых полтора фута в длину, никелированная ручка, кодовый замок с четырьмя колесиками. Если он еще и в глубину на полтора фута уходил, в нем уместились бы все накопления семидесяти поколений Хьюиттов. Присвистнул бы, если б не торжественность момента.

С точки зрения прадеда, содержимое сейфа, скорее всего, олицетворяло прошлое. За этим освященным историей полотном в этом огромном старинном доме лежали документы, подписанные десятки лет назад, украшения, передававшиеся из поколения в поколение, и деньги, копившиеся многими Уолкоттами. Но пройдет несколько секунд, и содержимое сейфа частично превратится в олицетворение будущего.

Будущего для Эммета. Для Вулли. Для меня.

– Вот и он, – сказал Вулли.

– Вот и он, – подтвердил я.

Мы вздохнули.

– Может быть, ты хочешь…? – спросил я, указав на замок сейфа.

– Что? А, нет-нет, давай ты.

– Хорошо, – сказал я, удерживаясь от соблазна потереть руки. – Скажи только код, и я исполню эту почетную обязанность.

Помолчав, Вулли посмотрел на меня с искренним удивлением.

– Код? – спросил он.

И вот тут я засмеялся. Я смеялся, пока не заболели почки и слезы не полились из глаз.

Как я и сказал: самое главное в водевилях – подготовка.

Эммет

– Отличная работа, – сказала миссис Уитни. – Не знаю даже, как вас благодарить.

– Что вы, не стоит благодарности, – сказал Эммет.

Они стояли в дверях детской и смотрели на стены, которые Эммет только что покрасил.

– Так много работы – вы, наверное, проголодались. Может, спустимся вниз, и я сделаю вам сэндвич?

– Было бы замечательно, миссис Уитни, спасибо. Только приберу здесь.

– Конечно. И пожалуйста, зовите меня Сарой.

Утром, когда Эммет спустился на первый этаж, Дачеса и Вулли уже не было. Они проснулись пораньше и, оставив записку, уехали на «кадиллаке». Мистера Уитни тоже не было – он уехал в их городскую квартиру, даже не позавтракав. А миссис Уитни стояла на кухне в рабочем комбинезоне, волосы ее были убраны под косынку.

– Я пообещала, что докрашу наконец детскую, – объяснила она, смутившись.

Предоставить это дело Эммету она согласилась без долгих уговоров.

С одобрения миссис Уитни Эммет перенес коробки с вещами Вулли в гараж и сложил их там, где раньше стоял «кадиллак». Нашел в подвале кое-какие инструменты, разобрал кровать и вынес туда же, куда и коробки. Когда комната опустела, он заклеил плинтусы внизу еще не покрашенных стен, расстелил на полу ткань, размешал краску и приступил к работе.

Если подготовиться к делу правильно – освободить комнату, все заклеить и прикрыть пол, – покраска стен превращается в умиротворяющее занятие. Есть в этой работе ритм, под который мысли успокаиваются или вовсе затихают. В конце концов перестаешь думать о чем бы то ни было – только двигаешь кистью туда-сюда, и загрунтованная белая стена превращается в голубую.

Увидев, чем занят Эммет, Салли одобрительно кивнула.

– Помощь нужна?

– Справлюсь.

– Ты там у окна ткань закапал.

– Ага.

– Ну ладно. Я так, просто.