Шоссе в никуда

— Хочет, это уже похвально, — одобрил Владимир Федорович, — считай, первый шаг уже сделан, осталось сделать второй, третий, и так топ, топ, топ, глядишь, и побежал потихоньку. Быстро не надо, а так, в удовольствие.

— Но мы ведь к вам не из-за этого пришли, — спохватился Зубарев, — нужно очень, чтобы вы нам про одного своего воспитанника рассказали, Константина Токовенко.

— Конечно, чем могу, помогу, — кивнул Барковец, — вы мне, как по телефону сказали, что Костей интересуетесь, так я и хожу весь день думаю, это он что-то сотворил или с ним? Как, секрет не раскроете?

— Секрета большого здесь нет, Владимир Федорович, — отозвался Лунин, — да и вам, наверное, лучше знать правду, тогда и разговаривать, может быть, проще будет. Дело в том, что мы подозреваем Константина в совершении преступления, преступления очень тяжкого, из-за которого погибли люди, две женщины.

— Ох, ничего себе, — пробормотал Владимир Федорович, — да не может быть, чтобы Костя на такое способен оказался!

— Это еще не все, — Илья сочувственно взглянул на пожилого мужчину, — некоторое время назад на вашего воспитанника было совершено нападение. Кто это сделал, неизвестно, этих людей мы тоже ищем, но главное то, что после нападения Константин Токовенко скончался.

— Костик? Умер? — тихо переспросил Барковец.

Илья молча кивнул.

Некоторое время все трое сидели молча в постепенно пустеющем манеже. Владимир Федорович настолько погрузился в свои мысли, что не замечал ни проходящих мимо и прощающихся с ним спортсменов, ни нетерпеливых взглядов Зубарева.

— Я подумал, лучше сказать вам как есть, — наконец прервал затянувшееся молчание Лунин, — во всяком случае, сейчас вы знаете, что, что бы вы ни сказали, навредить Токовенко вы уже не сможете.

— А что я должен вам сказать? — вздрогнул Барковец и, повернув голову, с удивлением взглянул на Лунина. — Не думаю, что вас интересуют результаты его соревнований или программа тренировок.

— Это точно, — согласился Лунин, — нам бы хотелось узнать, что было между. Между соревнованиями и тренировками.

Владимир Федорович покачал головой:

— Понимаете, я тренер. Не меньше, но и не больше. У меня за эти годы учеников сотни были, а может, уже и тысячи. Я честно скажу, Костик — один из лучших был, можно сказать, любимчик. Но вы знаете, чем любимчик у тренера от остальных отличается?

— И чем же?

— А тем, что я, когда там на бровке стою, — Барковец махнул рукой в сторону беговых дорожек, — я на него кричу громче, чем на остальных. А потом, когда все закончат, я ему еще дополнительную нагрузку даю, потому что, если не пахать, результата не будет.

— Он же у вас десять лет отзанимался! — не смог сдержать своего разочарования Зубарев.

— Почему десять? — не согласился Барковец. — Все пятнадцать будет, если не больше. Он же пришел ко мне, мальчишка еще был совсем, а ушел, когда, ему лет двадцать семь уже исполнилось. Или двадцать шесть. — Владимир Федорович задумался, пытаясь вспомнить точнее.

— Ну не может быть такого, чтобы за пятнадцать лет вы с ним по душам ни разу не говорили, — не мог поверить Вадим, — так не бывает.

— Почему не бывает, — пожал плечами Барковец, — вот сейчас ребята ушли, некоторые по многу лет здесь уже. Вот они вышли, дверь закрылась. Их нет, понимаете? Завтра дверь откроется, они все соберутся вокруг меня, и мы начнем тренировку. И так изо дня в день, из года в год. Бывает, мы с ними на соревнования выезжаем, там, конечно, больше общения. Но если завтра у тебя чемпионат России, то ты сам так настроен, что для тебя ничего другого, кроме завтрашнего выступления, не существует.

— Ну а после?

— А после, — усмехнулся Владимир Федорович, — мы порой на финальный забег сразу со всеми вещами приезжали, а потом после награждения бегом в аэропорт, потому как лишние сутки в гостинице нам никто не оплачивает. Понятно, что по дороге ребята общаются, им надо как-то эмоции из себя выплеснуть, но я в их разговоры не лезу, стар я уже для этого. Что касается Кости, я так скажу, что он особо близко ни с кем и не сходился, молчун был такой. Хотя, если до какого конфликта доходило, крику от него всегда стояло немерено. Такое ощущение, что он пока молчал, весь этот крик в себе накапливал, а потом разом мог выплеснуть на кого-то. Так что здесь у него друзей не было.

— Как же он с таким характером у вас в любимчиках оказался? — удивился Зубарев.

— Да все просто, — развел руками Барковец, — бегал он хорошо, вкалывал по полной программе. Если бы не травмы, мог бы очень далеко пойти. А так, — Владимир Федорович с сожалением вздохнул, — выше второго места на России не поднимался.

— Много травм было? — больше из вежливости спросил Лунин.

— Хватало, не сказать, что что-то серьезное, больше по мелочовке, но, как назло, всегда к самым серьезным стартам. Он из-за этого, мне кажется, еще больше на всех озлобился. Вы понимаете, что значит для спортсмена понимать, что ты лучший, что ты можешь быть первым и в это же время не быть им из-за какой-то дурацкой болячки?

— Да, конечно, — пробормотал Илья.