Шотландия: Путешествия по Британии

Возле Бонар-Бриджа я распрощался с графством Росс-и-Кромарти и вступил на территорию Сазерленда. Некоторое время дорога следовала по самому краю Дорнох-Ферта, затем удалялась от побережья и снова к нему возвращалась. Если вам когда-нибудь доведется следовать этим путем, обязательно отыщите развалины старой мельницы под названием Спиннингдейл. Примерно в полумиле от них сойдите с дороги, опуститесь в заросли мягкого папоротника и посмотрите на юг, поверх Дорнох-Ферта. В Шотландии немало чудесных пейзажей, где зеленые холмы сочетаются с голубой морской гладью. Но вид, открывающийся с этой точки, по праву может считаться одним из лучших. Вы увидите дорогу, по которой пришли — поскольку она совершает петлю и тянется вдоль северного берега залива; а на юге перед вами открывается величественная панорама Россширских холмов. Возможно, дело в каких-то особенностях освещения, но мне подумалось, что нигде в Шотландии я не видел такой голубой воды, как в Дорнох-Ферте. Покрытые папоротником склоны холмов плавно спускаются к заливу, они служат отличным фоном для густых сосново-березовых зарослей. На противоположном берегу залива тоже стоят холмы, окрашенные во все оттенки голубого и коричневого — цвета здешней осени. А за ними виднеются новые холмы, еще более угрюмые и дикие. И эта нетронутая, безлюдная красота простирается до самого Бен-Уайвиса — многие квадратные мили оленьих заповедников, где можно бродить неделями и не встретить ни единой живой души.

Я вглядывался в голубые воды залива, где подводные течения отмечались более темным, почти фиолетовым цветом. И мне пришло в голову, что в нашем сознании определенные области Шотландии прочно связываются с именами великих людей. Так, говоря о Бордерс, шотландском Пограничье, мы неминуемо вспоминаем Вальтера Скотта; дух Бернса витает над юго-западным побережьем; в Гэллоуэе чаще всего вспоминают Клаверхауса, на западе — принца Чарльза, а Марию Стюарт — в Эдинбурге. Кажется, будто вся страна поделена на части, и каждая из них персонально принадлежит своему герою. Их имена напоминают мне маленькие флажки, навечно пришпиленные к карте Шотландии — вроде тех, которыми военные стратеги отмечают ход сражений. И вот, стоя посреди сурового края оленьих лесов и затерявшихся в них рек, сумрачного края, где плещется изумительно-голубая морская вода, я вспомнил еще одного великого шотландца — возможно, самого совершенного рыцаря в долгой и славной истории страны. Имя этого человека не связано с каким-либо конкретным географическим регионом. Память о нем живет здесь и там — по всей Шотландии. Вы, вероятно, уже поняли, что я говорю о великом Монтрозе. Этот человек был сыном своей дикой страны: она породила его, сформировала его личность и в нужный момент призвала. Наверное, потому я и вспомнил Монтроза, стоя над заливом Дорнох-Ферт, протянувшимся до самого Кайл-оф-Сазерленда и вересковых пустошей вокруг Карбисдейла.

Мне хочется задать вопрос: если бы в наших силах было остановить ход времени — хоть ненадолго, на считанное число лет — и отвести жестокие удары судьбы от чьей-то головы, то кого бы вы, уважаемый читатель, облагодетельствовали своим милосердием? Я бы не задумываясь выбрал Монтроза. Я бы пришел на помощь этому человеку, пока он скитался по здешней глухомани, и уберег бы его от алчных рук лэрда Ассинта — этого гэльского Иуды, единственного горца, который пошел на предательство ради золота. Я бы подарил Монтрозу несколько лет жизни, дабы он мог заглянуть в будущее и собственными глазами увидеть, как с приходом Стюартов воплотятся в жизнь его идеалы — все, во что он верил и за что боролся. Правда, боюсь, Карл II в роли короля изрядно разочаровал бы Монтроза. В любом случае, подобный эксперимент оказался бы чрезвычайно интересным. Пользуясь правилами этой безобидной игры — «что было бы, если бы», — берусь утверждать, что великий Монтроз оказался бы весьма неудобным (и неприятным) лицом при дворе Веселого короля.

Мне известно, что некоторые историки склонны рассматривать ту войну, в которую ввязался Монтроз — в которой он все поставил на кон и все потерял, — прежде всего как схватку между ковенантерами во главе с герцогом Аргайлом и их исконными врагами из клана Кэмпбеллов. И пусть их! Подобная позиция нисколько не умаляет роли и значения такой фигуры, как Монтроз. Я по-прежнему считаю: неизменное чувство долга и верность принципам, само поведение в ходе сражений — все это возвышает Монтроза не только над его окружением, но и ставит на голову выше всех прочих фигурантов многовековой шотландской истории.

Вот что пишет полковник Джон Бьюкен, автор замечательной биографической книги «Монтроз»: