К тому времени на Виа Дуррути нельзя было и носу высунуть. Чуть дальше по улице находился полицейский участок. Глядя на него из заложенного окна, мы заметили дымки из каждого окна — все равно что картинка из фильма о Диком Западе. Так же выглядело и другое правительственное здание на другой от нас стороне улицы.
Весь день мы занимались тем, что набивали обоймы для солдат и готовили для них еду. Пока они ели, мы поняли, что еды у нас не так много и им нужно отдать все, что у нас есть, а сами мы можем попробовать поесть в маленьком ресторанчике, который находился в нескольких кварталах отсюда и который оставался открытым для нас.
Он был в том районе, который контролировали мы. И все же странно было видеть, как мужчины откладывали оружие, пробирались через эти несколько улиц, перекусывали и потом возвращались обратно и снова принимались стрелять. Если бы они взяли с собой оружие, то рисковали быть остановленными полицейскими, которые могли прорваться сюда.
Так мы и прожили следующие три дня. Мы не могли вернуться обратно в гостиницу, так что на ночь раскладывали тюфяки под окнами наших комнат (это самое безопасное место в комнате) и пытались хоть немного поспать.
Наступавшее в семь утра затишье в перестрелках мы всегда использовали для того, чтобы немного пройтись. Мы проходили мимо полицейского участка или мимо другого правительственного здания, чтобы поглядеть, не удастся ли заметить что-нибудь важное.
Разумеется, каждые несколько минут нас останавливали, но так как у нас не было оружия и мы были женщинами, нас пропускали дальше. У баррикад мы видели, что солдаты и полицейские, вынеся из близлежащих домов мягкие кресла, удобно в них устроились — бойцы перекуривали, пока вновь не пришло время для перестрелки. Казалось, они все воспринимают совершенно спокойно. Иногда нам удавалось разжиться у них едой.
Во время этих прогулок к баррикадам нам приходилось подбираться, пригибаясь к самой земле. Если бы над баррикадой показалась чья-то голова, это стало бы сигналом к началу новой перестрелки. Из своих окон мы видели, как наши враги расстреляли автомобиль. Мы не знали, кто в нем ехал. На самом деле из машины сумели выбраться три человека, они спрятались в дверном проеме, оказавшись прижатыми огнем.
Один стал стрелять, чтобы отвлечь внимание от других, и мы послали на помощь броневик, чтобы их вывезти. Когда броневик остановился, в него бросили гранату и один товарищ был ранен, но тех людей мы спасли. В другом случае из подбитой машины вытащили двенадцать товарищей. Когда к ним попыталась проехать «скорая помощь», то людям в ней приказали вернуться и сказали, что если они приедут снова, то по ним откроют огонь. Наши товарищи не хотели убивать людей, и они по возможности старались не стрелять. Они не атаковали, ограничившись только обороной.
Между баррикадами лежали убитые и раненые. Поврежденные автомобили стояли на всех улицах. В окнах едва ли уцелело хоть одно стекло, все фонари были разбиты. Стены повреждены гранатами, испещрены осколками и пулями. За эти три дня погибли 300 наших товарищей, и я не имею представления, сколько было раненых. Как только затихала стрельба, жены и матери спешили на улицы, выискивая своих любимых, мужей и сыновей. Некоторые, прослышав, что те ранены, бросались то в один госпиталь, в другой. На улицах было полно охваченных страхом и обезумевших женщин.
Бенни Линч сохраняет «тройную корону», 12 октября 1937 года