Шотландия

На трибунале я сказал: «Вы не навесите на меня ярлык. Я не отказываюсь воевать по религиозным убеждениям, по политическим мотивам или по какой-то еще, подобной этим, причине. Дело просто в том, что я отказываюсь убивать людей, лишать их жизни». И я сказал: «Я готов поступить на службу в Королевский армейский медицинский корпус или в Красный Крест, или уйти в квакеры. Но я не намерен никого убивать». И так как я сказал, что согласен вступить в Королевский медицинский корпус, меня не смогли сбросить со счетов как стопроцентного отказника. И меня направили в Нестроевой корпус, о котором, по-видимому, никто и не слыхал. В этих тыловых частях служили такие же люди, как я. Нестроевые подразделения были приписаны к саперно-строительным частям, там были капралы, сержанты, капитаны, майоры. Все офицеры и сержантский состав служили в регулярной армии. Но все рядовые, если можно так выразиться, были такими же, как и я.

Ну, когда мне велели отправиться в Илфракум в Девоне, в Инженерный корпус, то я написал командиру и сказал: «Я туда не поеду. Если я вам понадоблюсь, то найдете меня дома. В середине дня я обычно там». В итоге после полудня явились двое полицейских и отвезли меня в «черном вороне» в полицейский участок на Хай-стрит. Кажется, это была пятница, а по субботам полицейский суд не заседает. Так что в камере я просидел весь уикенд. Под залог меня не выпустили, но полицейские относились ко мне хорошо. Я сказал: «Я не могу уснуть. Нет ли у вас чего-нибудь почитать?» — и полицейский сходил и принес мне с полдюжины газет. Потом, в понедельник, меня привели в полицейский суд, поставили перед судьей, и тот сказал: «Это дело для армии. Ступайте обратно в камеру».

Из Эдинбургского замка прибыли два солдата и отвели меня в замок. Меня посадили — если воспользоваться старомодным словом — на гауптвахту. Там я пробыл несколько дней. Это было самое интересное. Меня посадили в камеру — это ведь тюрьма для военных, — где под арестом сидели множество солдат. Их там держали перед тем, как отправить в военный суд. И большинство из них, по-моему, попало туда за «самоволку», отлучку без разрешения. Там я был единственным пацифистом. И все они знали, что я «отказник». Потому что самым первым они задают такой вопрос: «Из какого ты полка?»

Так или иначе, на гауптвахту явилась с инспекцией «большая шишка» — командующий гарнизоном замка. Кровати у всех были аккуратно заправлены, ботинки выставлены на должном месте. А я свою постель убрал так, будто был дома. И вот он пришел. Нам всем заорали: «Смирно!». Все вскочили, вытянулись. А я — нет. Я как сидел на краешке кровати, так и продолжал сидеть. И вставать не стал. Командир побагровел, принялся вопить и орать на меня. Я сказал: «Вы не понимаете, что я в армии не служу. Я — пацифист. Меня призвали в армию, но я не пошел, потому что я — пацифист. Я отказался идти в армию». Он взорвался, мне показалось, что его вот-вот удар хватит. Но я так и не встал. Остальные солдаты слышали, как с генерал-майором, или кто он там был, так разговаривают, сидя на кровати: «О нет, я не встану. Я же не в армии!», и это им жутко понравилось! Так что мои акции в том жестоком месте разом взлетели. После этого я стал у них «белым паинькой».

Обед в гауптвахте выставляли на стол, и все набрасывались на еду — а я так не хотел или не мог. Они толпились у стола, точно пчелы в улье. И вот из этой плотной массы появляется рука того «крутого парня» — а он и в самом деле тот еще бандит был — и протягивает мне какую-то еду. И этот парень бурчит: «На, приятель, пожуй». И кому говорит, мне — «отказнику»! Да, этот громила собирался опять в Барлинни, по-моему, то ли в шестой, то ли в седьмой раз… И все-таки именно его рука высунулась из той свалки и протянула мне обед: «На, приятель, по^: жуй». Он был солдатом, а не «отказником» по убеждениям. Но опять-таки, как вы видите, у них не было на меня никакой злобы, вообще никакой обиды.

Рудольф Гесс приземляется в Шотландии, 13 мая 1941 года «Глазго геральд»