Шотландия

Если в хорошую погоду мы находили озерцо, сестра стирала наши рубашки и чулки, потому что запасных у нас не было. У реки с паромной переправой мы упрашивали паромщика перевезти нас на другой берег. Так мы добрались до Перта, где провели неделю или две. Письмо нашего отца к этому времени настолько истрепалось, что его едва ли можно было прочесть, но некий джентльмен согласился по доброте душевной переписать его набело. Из Перта мы пошли в Кингхорн, где пробыли несколько дней, прежде чем двинуться к Лейту. Джентльмен, севший вместе с нами в лодку, оплатил наш проезд. А прежде чем мы сошли на берег, тот же джентльмен предложил пассажирам скинуться на питание, и мы получили полкроны. В Лейте мы заглянули в едальню и за пять пенсов наелись хлебом, мясом и похлебкой. (В те дни можно было отлично пообедать и за два пенса.) После еды мы пошли к Эдинбургу, до которого оставалось полторы мили.

Позволь уточнить, читатель, что описанным выше я обязан своей сестре, ибо сам был слишком мал, чтобы все это запомнить. Когда мы шли к Эдинбургу, нас окликнула крестьянка, она спросила сестру, кто мы такие и куда идем. Сестра все ей рассказала. Крестьянка же поведала нам, что принц покинул Эдинбург вместе со своей армией. Услышав это, мы без сил опустились наземь и расплакались, и женщина нас пожалела и отвела к трактиру «Гулен инн». Мистер Гулен и прочие в трактире немало нам удивились. Мистер Гулен нас накормил и сказал сестре, что пристроит нас в работный дом… Моя сестра и слышать не хотела о работном доме, а потому мы поспешно ушли из трактира. Мы дошли до конца Кэнонгейт, разглядывая вывески, экипажи и лошадей. В дверях дома по соседству с особняком герцога Куинсберри стояла женщина, которая, завидев детишек в горской одежде, впустила нас внутрь и принялась расспрашивать… Она была вдовой и сдавала комнаты, ее муж, пока не умер, был вождем клана Макдональдов, что обитал недалеко от деревни, в которой мы родились. Женщина позволила нам провести ночь в чулане на старых тюфяках и дала одеяло укрыться…

На следующее утро мы ушли из дома и вернулись только к вечеру, и так продолжалось пять дней… Мы с Дэниелом однажды утром пошли поиграть с соседскими мальчиками, а сестре было не до нас, потому что она присматривала за малышом; так что виделись мы редко. Все было хорошо, покуда не случилось одно происшествие, которое нас разлучило. Графиня Мюррей, имевшая особняк на Кэнонгейт, возвращалась в запряженном шестеркой экипаже, а моя сестра с малышом за спиной переходила улицу, и экипаж задавил их обоих. Сестра и брат закричали от ужаса, люди вокруг завопили: «Стой! Стой!», а графиня Мюррей потеряла сознание. По счастью, когда Китти и Александра поставили на ноги и осмотрели, выяснилось, что они целы, лишь напуганы. Их отвезли в дом графини и надлежащим образом о них позаботились. Потом леди Мюррей приставила к Александру няню, а некий мистер Вернон, англичанин, дворецкий лорда Мюррея, получивший от своего хозяина немалый достаток, взял сестру в услужение и приодел ее. Так мы расстались с Китти и Александром. Что же до нас с Дэниелом, мы продолжали попрошайничать и играть, скитались по стране, ночевали на сеновалах и в амбарах; в городе же мы спали на лестницах, ведь в Эдинбурге, как и в Париже с Мадридом, многие большие семейства живут на одной лестнице. Свою дверь они закрывают, зато общая дверь всегда нараспашку. В то время бедные дети, каковых после восстания было множество, верили, что врачи приходят по ночам и забирают спящих, а рты им заклеивают пластырем, чтобы они не кричали, а потом расчленяют… Так что когда мы ночевали на лестнице, один спал, а другой нес дозор.

Позднее Джон Макдональд был слугой, ливрейным лакеем и цирюльником, услугами которого пользовалась знать по всей Европе. Он прославился и как первый лондонец, укрывшийся от дождя под зонтом.

Предрассудки и наказания, 1754–1777 годы Преподобный Джон Милл

Ревностный христианин, шетландский священник Джон Милл вел дневник, в котором о дьяволе рассуждал столь по-свойски, как если бы тот был одним из его прихожан. Второй отрывок из его дневника поистине ужасен.