Шотландские замки. От Эдинбурга до Инвернесса

Реакцию горцев на столь жестокие порядки прекрасно иллюстрирует цитата из Прекрасного Дункана Песенника[34]: «Хотя нас принудили принять штаны как обязательную форму одежды, сколь же ненавистна нам эта мода, стесняющая наши ноги. До сих пор мы двигались свободно — в наших килтах, подпоясанные привычными пледами. Увы! Ныне мы чувствуем себя опозоренными. С тех пор, как мы носим эти отвратительные одежды, мы едва ли узнаем друг друга на пиру или на празднике. Доживу ли я до того дня, когда мы с презрением отвергнем этот чуждый горцам и недостойный настоящего мужчины костюм? Сегодня наши плечи облачены в неуклюжие балахоны, а головы покрыты грязными шляпами. От нашей живописности и привлекательности не осталось и следа. Увы нам! Сколь неподобающа эта одежда для того, чтобы подниматься в горы и спускаться с них. Мы вынуждены краснеть в присутствии наших прекрасных женщин. Проклятые саксы отобрали у нас оружие — кинжалы, мечи, ружья и пистолеты и теперь насмехаются над нами. Мы уподобились униженным и презренным рабам. Воистину, нашему возмущению нет пределов!»

Однако любое действие порождает противодействие. Подобно тому, как нероновские гонения на христиан создали святых мучеников, точно так же и перегибы герцога Камберленда обусловили нынешнее отношение к хайлендерам. В результате почти полувековых притеснений сложился образ незаслуженно обиженного благородного горца. И стоило одному-единственному человеку — Волшебнику из Абботсфорда — накинуть сентиментальный плед на свои плечи, как вся страна в порыве запоздалого сочувствия ринулась на север. Ненавистный акт был отменен в 1782 году, однако годы запрета сделали свое дело: не только многие тартаны были забыты, но и само искусство ношения традиционного костюма горцев во многих регионах страны оказалось утраченным. Раньше в каждой хижине Хайленда хранился набор маленьких палочек — сеттов, отмечающих количество и порядок следования цветных нитей в родовой тартане. Где они теперь? Сломаны или выброшены за ненадобностью… Однако тартана постепенно возвращается на вересковые пустоши Хайленда. Не все горцы уничтожили свои килты после сорок пятого года, и сегодня эти драгоценные детали запрещенного костюма извлекаются из тайников, чтобы послужить поколению детей и внуков. Сэр Джон Карр, в 1809 году ставший свидетелем этого процесса возрождения, оставил нам довольно забавные заметки. «Вид шотландского килта, или короткой мужской юбки, — пишет он, — давно уже не оскорбляет женскую деликатность, даже на юге страны женщины привыкли к нему. По этой причине я от души надеюсь, что горцам удастся восстановить свою частичную обнаженность, столь уместную в горах, и избавиться от сковывающих их движения южных брюк».

Итак, Бреймар радует глаз видом бессмертного килта. А что же достается ушам? С раннего утра и до позднего вечера по холмам бродят волынщики, оглашая окрестности города своей игрой. Победный триумф боевых маршей сменяется горестными рыданиями традиционных плачей. По моему глубокому убеждению, волынка на городской улице — сущее несчастье. Другое дело, когда она играет в холмах, на вольном ветру Хайленда. Вот тогда вы чувствуете, что кровь бросается в голову, а рука сама тянется к несуществующему мечу. Эх, да что говорить… Волынка — это голос шотландского клеймора, она на все лады поет песню боевого меча: вот меч выпадает из холодеющих пальцев воина, вот он победно свищет в пылу битвы, вот он ликует по поводу славной победы или стыдливо прячется в ножны в случае поражения. Впрочем, к чему пытаться описать своеобразие шотландской волынки, когда Нейл Манро уже это сделал в своем произведении «Джон Великолепный»: