Шоу безликих

Когда представление заканчивается, Амина быстро уводит меня по верхним туннелям в лазарет.

— С ними все будет в порядке, — говорит она, рассматривая мои ладони, — если их обработать прямо сейчас.

Она втирает в них какую-то мазь, затем роется в аптечке в поисках повязки и вытаскивает серую тряпицу.

— Это единственное, что у меня осталось, — она с сомнением разглядывает ее. — Выглядит не слишком стерильной.

Тем не менее, нахмурившись, она перевязывает мои ладони.

— Я чуть не потеряла тебя сегодня вечером, — отчитывает меня подруга. — Что там произошло?

Ее тревога вполне обоснованна. Не вмешайся этот Чистый мальчишка, не помоги он мне вернуться на канат, не знаю, где бы я была сейчас.

— Это все Сильвио, — отвечаю я. — Он пытался подстроить мое падение. Он дернул канат.

От удивления глаза Амины готовы вылезти на лоб.

— Хоши, — серьезно произносит она. — Если это правда, тебе нужно быть крайне осторожной.

Она как будто забывает про повязку и просто сидит, уставившись в одну точку. Когда же она снова смотрит на меня, ее лицо белее мела.

— Мы срочно должны что-то придумать, — говорит она. — Нужно убедить его, что ты должна выступать и дальше!

— Конечно, я могу выступать! — чуть заносчиво говорю я. — Весь сезон я была самым популярным номером программы, даже выступая в одиночку.

— Это ничего не гарантирует — ты должна это понять! Вспомни все те номера, которые он на пике их популярности выбросил из программы!

Она продолжает перевязывать мои руки, плотно забинтовывая их.

— Убедись в том, что ты с этого момента строго придерживаешься правил, слышишь меня? Никакого слепого героизма, никакого неповиновения. Отныне ты делаешь именно то, что он тебе говорит, ты поняла меня?

— Поняла, — со вздохом отвечаю я.

Бен

Мы возвращаемся домой. Несмотря на все нотации отца и возмущенные речи матери, меня волнует лишь одно: выражение лица девушки в тот момент, когда она смотрела на меня. Отравленная стрела, пущенная прямо в цель.

— Тебя все видели! — едва не бьется в истерике мать. — Все на этой проклятой арене видели тебя. Тебя! Видели, как ты обхватил за талию эту девчонку. Как будто эта мерзкая замарашка — принцесса! Видеть тебя не могу! Зла не хватает! Отправляйся в душ! Прямо сейчас. Отскреби себя дочиста. И не попадайся мне на глаза! Не желаю разговаривать с тобой!

По идее меня должно мучить раскаяние, я должен чувствовать себя оскверненным, но этого не происходит.

Странно, но меня не задевает ее гнев. Я смотрю на Фрэнсиса. В кои-то веки тот как воды в рот набрал; лишь ухмыляется и поглядывает на меня, злорадно наблюдая, как меня отчитывают родители. Он в полном восторге.

Их слова стекают с меня, словно с гуся вода, я не спорю, но и не извиняюсь. При первой же возможности стремительно выхожу из комнаты и поднимаюсь наверх.

Далеко внизу сверкают огни цирка.

Он совсем не такой, как я его себе представлял. Цирк прекрасен. Он манит к себе и пьянит. Он мрачен. От него исходит зло. В нем убивают людей, убивают ради удовольствия публики. Разве это не так? Но ведь этого не может быть, верно?

Она там, где-то под этими вздымающимися крышами. Интересно, она сейчас одинока? Ей сейчас страшно. Да, скорее всего, страшно.

Она не покидает мои мысли. Эта девчонка-Отброс. Она как будто сделала сальто и приземлилась в моей голове.

Хошико

Когда мы выходим из лазарета, большая часть девушек уже заснула. Грета сидит снаружи и грызет ногти.

— Слушай, — говорю я ей. — Амина обработала их, с ними все будет в порядке.

Она будто сразу принимает на веру мои слова, возможно, потому что очень устала.

Мы втроем как можно тише крадемся к нашим койкам. Когда Амина ложится на верхнюю койку, я слышу скрип пружин. Даже не затеваю обычный разговор с Гретой, лишь отодвигаюсь, чтобы освободить место рядом со мной.

Она обнимает свою куклу, сжимается в комочек и закрывает глаза.

Не могу перестать думать о случившемся — я еще никогда не падала. Даже когда погибали другие, я всегда чувствовала себя неуязвимой. Мне было их жаль, я расстраивалась, но страх был мне неведом. Мне везет там, под куполом, всегда везет. И я хороша в своем деле, хотя вслух никогда этого не скажу.

Будь у меня другая жизнь, я бы все равно нашла цирковой канат. Он часть меня. Вот почему меня зовут Кошкой: я уверенная в себе и ловкая. Я — самая лучшая.

Я шла к этому постепенно, шаг за шагом, проживая все мои девять жизней. Именно ради этого Чистые каждый вечер толпами валят в цирк. Именно это заставляет их сначала истошно вопить, требуя моей смерти, а затем бурно ликовать, радуясь тому, что я в очередной раз осталась жива.

И вот это ощущение неуязвимости покинуло меня. Интересно, сколько времени мне отпущено? Сколько еще вечеров пройдет, прежде чем я снова сорвусь и никто не пожелает спасти меня?