Она улыбнулась и вдавила кнопку интеркома с напечатанной рядом фамилией «Шарплз». По заметил, что возле фамилии шариковой ручкой вписана пометка «Б.Фил.»
Дребезжащий голос ответил:
– Чего?
Они переглянулись. Флинн закатила глаза, затем наклонилась вперед и отчетливо произнесла:
– Национальное агентство по борьбе с преступностью, мистер Шарплз. Мы хотели бы с вами поговорить.
Повисла многозначительная пауза. Так было всегда после того, как они представлялись. Может, у них и не было статуса ФБР, их американского аналога, но названия все равно хватало, чтобы пугать людей. Наконец дверь со щелчком открылась.
Квартира Шарплза была на верхнем этаже, а он сам ждал у двери. Он был высоким и жилистым. Шарплз не спросил их удостоверения, но они все равно их показали. Он развернулся, даже не взглянув. Детективы последовали за ним.
Таунхаус, возможно, и был еще георгианским, но внутри все оказалось двадцать первого века: отполированные дубовые полы в большой гостиной; современные картины, висящие на побеленных стенах. У окна громоздился большой письменный стол с ноутбуком от «Эппл». В книжном шкафу стояла подборка заумных книг.
Шарплз протянул им руку.
– Мои друзья зовут меня Фрэнки.
Теперь настал черед По закатить глаза. Он был уверен, что Шарплз это заметил.
– Могу я спросить, что вы делали, когда мы постучали? – спросил По, оглядев комнату.
– Я работал, – ответил Шарплз.
По в этом сомневался. Ноутбук был в спящем режиме, зато включен
Шарплз попытался одарить По недобрым взглядом. Он выглядел довольно странно: его подбородок покрывала бородка, словно состоящая из лобковых волос, а усики будто сделали из ресниц. У него был такой огромный кадык, что казалось, будто Шарплз проглотил треугольник. Его редеющие волосы были собраны в конский хвост. На нем были шорты, футболка и кожаные сандалии. За ухом виднелась черная татуировка.
Флинн объяснила, почему они здесь, и Шарплз напрягся. Воспоминания были еще свежи. Он коснулся своего уха, когда Флинн спросила, не знает ли он чего-нибудь, что могло бы им помочь. По пригляделся и заметил, что Шарплз гладит пальцами свою татуировку.
Он продолжал касаться ее, пока рассказывал о событиях в соляном хранилище Хардендейла.
Он признался, что сбросил груз вместо того, чтобы опустить ковш. Дерек Бейлиф был его другом и наставником. То, что он стал причиной его смерти, повергло его в шок. И нет, он не мог припомнить ничего полезного о трупе, о чем еще не сообщил полиции. Он почти ничего не видел. Сначала торчала только рука, и даже когда он случайно вывалил соль с телом на Бейлифа, большая часть трупа осталась погребенной. Когда тело увозили, он уже ушел. И написал заявление еще до того, как его уволили.
Было ясно, что он рассказывал эту историю уже много раз. Ему не было нужды останавливаться, вспоминая детали. Текст звучал заученно, и По не мог отделаться от ощущения, что Шарплз что-то опускает. Он знал, что свидетели часто так поступают, стараясь выставить себя в лучшем свете, а позер вроде Шарплза – тем более.
По нужно было отвлечь его от этой тупой отрепетированной речи.
– А что это за тату, мистер Шарплз? – По скорее бы съел суши на бензоколонке, чем назвал бы кого-нибудь «Фрэнки».
Шарплз повернулся, чтобы они могли рассмотреть рисунок. Флинн наклонилась вперед.
– Похоже на круг.
– Это Уроборос. Змея, пожирающая собственный хвост. Символ цикличности жизни. Он означает…
– Я знаю, что он означает, – перебил По.
– Я набил ее после того случая. Как личное напоминание о хрупкости жизни.
– Жаль, я не помню, в чем моя личная философия, – пробормотал По. Ему нужно было вывести Шарплза из режима самолюбования, будто он окружен клубом собственных фанатов. Уколоть его, поддеть, заставить говорить не думая. – Личное напоминание? Да ни хрена. Вы набили тату за ухом, чтобы люди о нем спрашивали. Вы обожаете говорить о том, что случилось. Наверняка это самое волнующее событие вашей жизни.
– Нет!
– Чем вы занимаетесь, мистер Шарплз?
– Я же сказал, что работаю.
– Нет, чем вы зарабатываете на жизнь? Ваша профессия?
– Я писатель. Пишу о возрастающей роли философии в уменьшающемся мире.
– Публикуетесь?
– Пока нет. Но я получал многообещающие ответы на мои предложения.
– Можно мне взглянуть?
– На что?