Она при цирке недавно, и не понимает ещё, что никакого «теперь» просто не будет. Шатер не потерпит. Человек-спрут ухает, прочищая горло, и отвечает:
— Чёрная пустота прекрасна.
Гимнастка моргает растерянно, перестает плакать. Переспрашивает:
— Что же в ней такого прекрасного?
Человек-спрут долго смотрит на неё, словно раздумывая, стоит ли вообще тратить время на такую непонятливую. Но всё же поясняет:
— В ней нет детей. Она совершенно пуста, понимаешь?..
— У тебя есть бинт?
Арсений только что оттёр скамейку от брызг крови и теперь сидит, собираясь с силами для возвращения на свой пост. Ему плохо, слабость накатывает волнами, а тут ещё лезут всякие в душу немытыми щупальцами.
— Зачем тебе?
В любых вопросах медицинского характера Арсений подозревает подвох и потому неприветлив, намёков на собственную слабость он не переваривает. Человек-спрут моргает единственным глазом, шевелит складчатым подбородком. На его коротенькой шее дергается кадык. Хотя какой кадык может быть у спрута?
— Нужно, — говорит он наконец. — Порезался.
— Спроси у гадалки, у неё вроде было что-то.
Человек-спрут уползает, напевая про «ни копейки денег нет, разменяйте десять миллионов». Очень хочется его убить, но все силы забрал вчерашний припадок, и Арсений только тихо плачет от бессильной ненависти. А потом собирает остаток воли в кулак и ползёт на пост. Скоро начало первого акта. Шкура шатра подёргивается — ей неприятны прикосновения.
— ОТКУДА ЭТО У ТЕБЯ?
В руках у мастера Дикса — маленький чёрный шарик и мятый конверт из обёрточной бумаги. Арсений смотрит на конверт с таким недоумением, словно это вовсе не сам он только что передал его шапитшталмейстеру. Морщит лоб.
— Просили передать.
Шарик был в конверте, это понятно, у того даже бока сохранили характерно округлую измятость. Но откуда взялся сам конверт? Арсений морщится, пытаясь вспомнить, но воспоминания предательски ускользают, остаётся лишь ощущение шероховатой бумаги в пальцах и убеждение, что передать — очень важно.
— КТО.
Вспомнить никак не удаётся, припоминается только тонкая рука, мягкая и какая-то бескостная. Передёрнувшись от отвращения, Арсений выдаёт наудачу:
— Посыльный.
— Отпусти мальчика, Иоганн. Он устал. Да и разве так уж важно — кто? Дай взглянуть…
Старуха-гадалка возникает, словно бы из ниоткуда, тянет сухонькую лапку к камешку, осторожно трогает кончиками пальцев, чуть поворачивает. В голосе её благоговение.
— Настоящая? Впрочем, о чём это я… конечно же, настоящая, это же чувствуется, невозможно подделать… Не думала, что ещё раз доведётся…
— Но что это? — спрашивает Арсений, разглядывая чёрный шарик на затянутой в чёрную кожу огромной ладони мистера Дикса.
— СПАСЕНИЕ.
Мистер Дикс сжимает ладонь в кулак, звякнув металлическими кольцами и скрыв шарик от любопытных глаз. Быстро уходит. Гадалка смотрит ему вслед, улыбаясь мечтательно и странно молодея лицом от этой улыбки. Поясняет.
— Чёрный марсианский жемчуг. Величайшая драгоценность в мире, куда там бриллиантам и изумрудам. Говорят, достать их можно только из живого марсианина и только с его согласия, иначе теряется вся магия и остаётся лишь красивая побрякушка…
— Враки! — утробно хихикает незаметно подкравшийся Человек-спрут. — Просто камни обнаружили после нашествия, вот и приписывают невесть что. Люди глупы и верят во всякую чушь.
— Сколько это может стоить?
— Не могу сказать точно, но человек, передавший её, просто неслыханно щедр… — гадалка качает головой. — Полгода назад на аукционе в Сотби такая жемчужина была продана за… сейчас прикину… в переводе на золото это будет почти четыре миллиона.
— Маловато.
Арсений разочарованно вздыхает. Шевельнувшаяся было в груди надежда на благополучный исход не хочет умирать, поддерживаемая молодым блеском в глазах старухи. Гадалка беззвучно смеётся, Человек-спрут вторит ей презрительным уханьем.
— Так-то в Сотби! Там этих марсианцев, говорят, как собак… а над территорией Российской Республики цилиндры не падали. Ну, если верить официальным источникам. Так что тут такая диковина будет стоить поболее десяти миллионов. Ты хоть посыльного-то разглядел?
Арсений с сожалением качает головой. Человек-спрут ухает удовлетворённо, говорит, как припечатывает:
— Есть же придурки на свете!
И уползает, странно переваливаясь с боку на бок, словно пошатываясь. Голос у него хриплый, будто простуженный, и горло шарфом замотано.
Арсений хмурится, пытаясь понять — могут ли спруты простужаться? Во всяком случае, Человек-спрут раньше никогда не носил шарфов.
Вот же странный урод, однако!